— Нет, — кивнул Маркус, — но…
— Он обязательно это сделает, — заявила Элли. — В конце концов. Они всегда добиваются своего. Он хочет умереть. Это был не крик о помощи. Он ненавидит этот мир.
Маркусу внезапно стало плохо. Накануне вечером, выйдя из квартиры Уилла, он представил себе этот разговор с Элли и подумал, что она утешит его так, как Уилл никогда бы не смог, но все вышло по-другому; комната начала медленно вращаться вокруг него, цвета померкли.
— Откуда ты знаешь? Почему ты так уверена, что он не просто валял дурака? Я думаю, что он ничего подобного больше не сделает.
— Ты его не знаешь, — сказала Элли.
— Ты тоже, — заорал на нее Маркус. — Это даже не реальный человек. Он просто певец. Парень на свитере. Он не чья-то мама.
— Да, но он чей-то папа, маленькая ты задница! — рявкнула Элли. — Он папа Фрэнсис Бин. У него прекрасная маленькая девочка, а он все равно хочет умереть. Так что, сам понимаешь.
Да, Маркус понял. Он развернулся и выбежал из класса.
Он решил прогулять пару уроков. Если он пойдет на математику, то погрузится в свои мысли, и его обязательно спросят, а потом будут смеяться, когда он попытается ответить на вопрос, который задали час или месяц назад, или который не задавали вообще; ему хотелось побыть одному, подумать, чтобы никто ему не мешал, поэтому он пошел в мужской туалет рядом со спортзалом и заперся в правой кабинке, потому что в ней по стене шли трубы отопления, на которые можно было присесть. Через несколько минут кто-то вошел и начал стучать в дверь кабинки.
— Ты там, Маркус? Извини. Я не подумала о твоей маме. Все будет хорошо, она не такая, как Курт.
Он немного помолчал, а потом приоткрыл дверь и выглянул из-за нее.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что ты прав. Он не реальный человек.
— Ты это говоришь, просто чтобы утешить меня.
— Хорошо, он реальный человек. Но он не как все.
— В каком смысле?
— Не знаю. Просто не как все. Он как Джеймс Дин, и Мэрилин Монро, и Джимми Хендрикс[65], и тому подобные. Все понимают что, если он умрет, ничего страшного не произойдет.
— С кем не произойдет? С… как там ее зовут?
— Фрэнсис Бин.
— Ага. Почему с ней ничего не произойдет? Все с ней произойдет. Это просто с тобой ничего не произойдет.
Мальчик из параллельного с Элли класса зашел в туалет.
— Иди отсюда, — приказала Элли так, словно ей приходилось говорить это сотни раз, как будто этот парень вообще не имел права захотеть писать. — Мы разговариваем.
Тот открыл было рот, чтобы ей возразить, но понял, с кем имеет дело, и вышел.
— Можно мне зайти? — спросила Элли, когда он вышел.
— Если места хватит.
Тесно прижавшись друг к другу, они сели на трубы, Элли потянула на себя дверь и закрыла на задвижку.
— Тебе кажется, что я разбираюсь в жизни, но это не так, — начала Элли. — Не совсем так. Я в этом ничего не понимаю. Не знаю, почему он решил, будто все в ней понимает, или почему так решила твоя мама. И я не знаю, каково это — быть на твоем месте. Наверное, страшновато.
— Ага… — И он заплакал. Не громко: его глаза просто наполнились слезами, и они потекли по щекам, — но ему все равно стало стыдно. Он не мог себе представить, что будет плакать на глазах у Элли.
Она обняла его:
— Не слушай меня. Ты понимаешь в жизни больше, чем я. Ты сам мне можешь об этом рассказывать.
— Я не знаю что.
— Тогда давай поговорим о чем-нибудь другом.
Но какое-то время они не говорили ни о чем. Они просто сидели вместе на трубах, ерзая, когда начинало припекать, и ждали, пока им не захочется снова выйти в мир.
Глава 30
Уилл боялся высоты, поэтому не любил смотреть вниз. Но иногда избежать этого не удавалось. Кто-нибудь говорил нечто такое, из-за чего ему приходилось посмотреть вниз, и сразу возникало непреодолимое желание прыгнуть. Он помнил, как это произошло с ним в последний раз: они недавно расстались с Джессикой, и она позвонила ему поздно вечером и сказала, что он — ни на что не способный, никчемный человек, что он никогда никем не станет и ничего в жизни не сделает, что, если бы он вступил в серьезные отношения или, может, создал с ней семью, у него появился бы шанс — тут она использовала странное, непонятное выражение, — "лед бы тронулся". Пока она это говорила, его охватила паника, прошиб холодный пот, его замутило, потому что он понял, что многие бы с ней согласились; и, с другой стороны, он понимал, что ровным счетом ничего не может с этим поделать.
Он почувствовал то же самое, когда Маркус попросил его помочь с Фионой. Конечно, он должен был что-то предпринять, потому что все эти разговоры про то, что он такой же, как Маркус, только повыше, — полная чушь. Он был старше Маркуса, больше знал… Как ни крути, все говорило о том, что он должен проявить участие, помочь парню, позаботиться о нем.
Он хотел ему помочь и даже в чем-то уже помог. Но в эту историю с депрессией он ввязываться не желал. Уилл мог мысленно расписать предстоящий разговор по репликам; он звучал у него в голове, как радиоспектакль, и ему не нравилось то, что он слышал. Особенно одно слово, слыша которое ему хотелось закрыть уши ладонями; оно всегда так на него действовало и будет действовать, пока центром его мироздания остаются телеигра "Обратный отсчет", сериал "С тобой и без тебя" и новые бутерброды в меню "Маркс и Спенсер"[66]. И он не видел никакого способа избежать этого в разговоре, касающемся депрессии Фионы. И слово это было "смысл". "Какой смысл?", "не вижу смысла", "просто нет смысла" (хоть в последних двух случаях и говорится "смысла", но это все равно считается, потому что смысл выражений "не вижу смысла" и "нет смысла" совсем не в "а")… Невозможно говорить о жизни, а тем более о возможности ухода из нее, не затрагивая вопроса о проклятом "смысле", которого Уилл и сам не видел. Иногда это удавалось; бывало, сидишь обдолбанный, наевшись грибов, а тут какой-то урод, лежащий на полу, зажав голову между колонками, захочет порассуждать о смысле жизни, и тогда ему просто говоришь: "Да нет в ней никакого смысла, так что заткнись". Но нельзя же так сказать кому-то, кто настолько несчастен и потерян, что готов опустошить целый пузырек с таблетками и заснуть навечно. Сказать человеку, вроде Фионы, что смысла в жизни нет, — все равно что убить его; и хоть многое представлялось ему в ином свете, чем ей, желания убивать ее у него все равно не было.
