Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 153
Лично я не знал, что и посоветовать этим баптистским проповедникам. Однако доктор Грей и другие говорили о своих делах открыто и хотели знать мое мнение обо всем, что касается их деятельности, и, в частности, спросили, как я смотрю на их намерение поступать так, словно в Германии ничто не изменилось. Уже уходя, они пригласили меня на свою конференцию, где мне будет отведено место на трибуне. Подумав немного, я решил пока отказаться. Слишком уж это похоже на вызов всей официальной Германии, в которой я аккредитован. Но все же я был воспитан баптистом и до сих пор состою пассивным членом общины в Гайд-парке в Чикаго. Может быть, мне все-таки следует поехать на конференцию – пусть видят, какой человек согласно американским принципам имеет право пользоваться неприкосновенностью. Решу этот вопрос после похорон Гинденбурга.
Я приехал в министерство иностранных дел, чтобы передать послание президента Рузвельта германскому правительству и всему немецкому народу по поводу печальной утраты. Нейрат, с которым я хотел повидаться, поручил Бюлову принять меня. Мы несколько минут поговорили о замыслах Гинденбурга и о его уме, который он проявил особенно ярко, когда я был представлен ему 29 августа 1933 года; Бюлов присутствовал при этом. Гинденбург тогда непринужденно беседовал со мной минут десять или пятнадцать – случай, как мне сказали, беспрецедентный. Если бы теперь опубликовать все его высказывания о международных отношениях и культурных связях с Соединенными Штатами, это произвело бы сенсацию и взбесило Гитлера, но зато вызвало бы восторг всей Германии.
Днем приехал английский посол, который на днях вернулся из отпуска, проведенного в горах Уилтшира; он только что беседовал с Нейратом. Как сказал ему Нейрат, он боится, что Гитлер не имеет ни малейшего представления о том, что такое власть президента; однако, по всем сведениям, тот же Нейрат восторженно приветствовал Гитлера вчера, когда он принял верховную власть в стране. Я ни разу еще не видел доказательств того, что министр иностранных дел хоть раз протестовал против деспотизма фюрера.
Сэр Эрик признал, что Англия объявила Рейн своей восточной границей.
– Что еще нам оставалось делать? – спросил он.
Он полагает, что Гитлер, если бы мог, тотчас развязал бы войну, а поэтому вся Европа должна объединиться против Германии; мне тоже кажется, что это необходимо, если мы не хотим, чтобы в один прекрасный день тысячи самолетов забросали Европу бомбами и задушили ее газами. Франция в 1919 году сыграла печальную роль, а затем продолжала свою ошибочную политику в Лиге наций в период с 1930 по 1932 год. Это способствовало приходу Гитлера к власти, а, захватив власть, Гитлер своими варварскими действиями лишил Германию всякого сочувствия со стороны Англии и США. Теперь, как говорит сэр Эрик, вся Европа должна днем и ночью следить за Германией, находящейся в окружении, которое может даже привести к экономическому краху. Мы расстались в семь часов, оба очень подавленные.
Суббота, 4 августа. Я работал в посольстве до половины первого, а потом решил, что на сегодня хватит. Пришла делегация американских лесоводов, и мы поговорили немного о чудесных немецких лесах, которые они изучают.
Воскресенье, 5 августа. Я зашел на час в посольство, чтобы узнать, нет ли телеграмм, и прочесть кое-какие письма из Соединенных Штатов. Потом я дочитал «Дневник» Пипса, чтобы получить представление об общественных нравах и коррупции в стюартовской Англии. Многое напомнило мне нравы и методы, которые я наблюдаю теперь в нацистской Германии.
Немцам, однако, свойственна одна любопытная черта – любовь к животным. Об этом я раньше никогда не читал в литературе. Особенно любят они лошадей и собак. Сейчас, когда большинство немцев боятся сказать лишнее слово, доверяясь только ближайшим друзьям, лошади и собаки чувствуют себя превосходно; так и кажется, что они хотели бы обладать даром речи. Женщина, которая способна донести на соседа и, обвинив его в государственной измене, подвергнуть опасности, а то и отправить его на верную смерть, заботливо выводит на прогулку в Тиргартен своего большого добродушного с виду пса. Сидя на скамье, она разговаривает с ним и ласкает его, а он справляет естественные потребности. Она никогда не выбранит и не ударит собаку, как это часто делают в Америке. Собака никогда не беспокоится, не выказывает страха, она всегда чистая и упитанная.
Такими же благами пользуются и лошади, чего никак нельзя оказать о детях и молодежи. Я часто останавливаюсь, когда иду в посольство, и разговариваю с парой красивых лошадей, которые ждут, пока разгрузят их фургон. Они такие чистые, откормленные и довольные, что, кажется, вот-вот заговорят. Если я поднимаю руку, как будто хочу ударить одну из них, она даже не отведет головы, чтобы уклониться от удара. Она не представляет себе, что кто-нибудь может причинить ей зло. Закон запрещает здесь жестоко обращаться с животными, и всякий, кто дурно обходится с лошадью, собакой или коровой, может быть немедленно арестован.
В декабре прошлого года я в Нюрнберге наблюдал точно такое же «лошадиное счастье»: выйдя из резиденции мэра города, я увидел пару великолепных серых лошадей и приласкал их. Казалось, они все понимали. То же самое в Дрездене. Животные – единственные счастливые существа, которых я встречаю здесь; может быть, то же можно сказать и о птицах, но их я почти не вижу.
В то время, когда людей сотнями убивают без суда или без всяких доказательств виновности, когда население буквально трепещет от страха, животные пользуются неприкосновенными правами, о которых люди не могут и мечтать. Да, тут уж поневоле захочешь стать лошадью!
Понедельник, 6 августа. В полдень мы с супругой заняли свои места в зале рейхстага, чтобы отдать последние почести покойному фельдмаршалу Гинденбургу. Присутствовали все члены дипломатического корпуса. Зал был полон. Геринг, одетый в яркую крикливую форму, увешанный медалями, весь сияя и радуясь своему представительному виду, восседал на председательском кресле с высокой спинкой; справа от него, чуть пониже, сидел Гитлер, а еще правее заняли места Папен и Нейрат. Другие члены кабинета расселись в соответствии с занимаемыми ими постами – почти все они были в форме и при орденах.
Гитлер был в своей форменной коричневой рубахе. Выглядел он гордо и самодовольно: ему предстояло произнести речь, которую радио разнесет по всему миру. В зале собрались те, кого именуют депутатами рейхстага. Это отнюдь не законодатели, а ставленники Гитлера: ни один из них никогда не голосовал вопреки воле канцлера и не рискнул сам предложить своим коллегам на рассмотрение какой-нибудь закон. Члены рейхстага были в коричневых рубахах и выглядели далеко не траурно. Дипломаты сидели на своих обычных местах, большинство из них в очень пышной форме, причем те немногие, кто приехал в визитках, были в черных перчатках, а те, кто надел костюм времен Людовика XIV, – в белых перчатках.
В назначенный час Геринг встал и предоставил слово Гитлеру, который поднялся на трибуну; при этом все депутаты вскочили, вытянули руки под углом в 45 градусов и держали их так до тех пор, пока он не ответил на приветствие. Это было гораздо важнее, чем всякие выражения горя по поводу кончины престарелого президента.
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 153
