И к тому же им всем не давал покоя этот вопрос — и тем, кто полюбил на фронте, и тем, кто еще ждал свою любовь. «А что будет после войны?» Что, если в тылу, где столько молодых, красивых, невинных девушек, он предпочтет тебе другую? Что, если ты нужна ему здесь только для развлечения? Что, если у него есть жена, к которой он вернется? Что, если, связав все же свою жизнь с тобой, он оставит безотцовщиной своих детей?
Роза не была бы собой, если не пыталась бы найти ответ и здесь. В толстую тетрадь в клеенчатой обложке — дневник Розы, переданный после ее смерти Петру Молчанову, был вложен листок — неотправленное письмо девушке по имени Маша.
«Здравствуй, Маша! Я решила написать, когда случайно узнала о твоем письме Клавдии Ивановне. Ты пишешь, что безумно любишь мужа Клавдии… Просишь у нее прощения не за то, что позволила себе непозволительную вещь, а за то, что собираешься в дальнейшем строить жизнь с ее мужем. Оправдываешь себя тем, что не можешь одна воспитывать ребенка, который должен скоро появиться, и что якобы не знала раньше, есть ли у Н.А. жена и дети…
Если тебе тяжело разлюбить случайно встреченного на дорогах войны человека, то как же Клавдия Ивановна забудет любимого мужа?.. Я снайпер. Недавно была в тылу. В пути, в поезде, нередко чувствовала благодарность людей, рассматривавших мои награды. Но пришлось услышать и неприятные слова. Почему? Почему иные косо смотрят на девушку в гимнастерке? Это ты виновата, Маша…
Часто задумываюсь, как мы, военные девушки, будем возвращаться с войны? Как нас будут встречать? Неужели с подозрением, несмотря на то что мы рисковали жизнью и многие из нас погибли в боях за Родину? Если это случится, то виноваты будут те, которые отбивали чужих мужей…»[408]
Конечно, Роза прекрасно знала, что часто девушкам на фронте приходится вступать в отношения не по своей воле. Во взводе девчонки держались вместе и хоть кому могли дать отпор, да и в своих отлучках, блуждая по передовой и ночуя среди мужчин, Роза ничего не боялась: она уже знаменитость, о ней пишет фронтовая и центральная пресса, так что нагло приставать к ней вряд ли кто рискнет. В дневнике она неоднократно пишет, что слава ей совершенно не важна, однако записи говорят об обратном. «Я овеяна славой. Недавно в армейской газете „Уничтожим врага“ написано: „Отличившаяся Шанина во время контратаки противника награждается медалью „За отвагу“ — это знатный снайпер нашего подразделения“»[409]. В московском журнале «Огонек» мой портрет на первой странице, уничтожила 54, трех немцев пленила, два ордена Славы… Представляю — читает вся страна, все мои знакомые… Недавно Илья Эренбург писал обо мне в газете нашей армии… «57 раз благодарю ее сряду, тысячи советских людей спасла она»[410].
Размышлять о славе и о себе Роза продолжила в госпитале: 12 декабря ее легко ранило в плечо. И в госпитале, и позже, в доме отдыха, куда ее отправили после него, она снова писала и писала. Писала о книгах, которые прочитала за время этого вынужденного отдыха, — «Сестра Керри» Теодора Драйзера и «Багратион». Обе книги произвели большое впечатление: «О, Керри, Керри! О, слепые мечты человеческого сердца!» — восклицает Роза в дневнике. Книга о Багратионе навела на размышления о славе: «Что значит слава — это или свой череп расколоть во имя Родины, или чужой раскрошить. Вот это слава! Я так и сделаю, ей-богу»[411].
Она посмотрела фильмы — редкое удовольствие на фронте, доступное только на отдыхе: «В старом Чикаго», «Подводная лодка номер 9» и «Жди меня» по сценарию Симонова, который Розе не понравился.
На отдыхе Роза бесконечно переписывала в дневник стихи — так делали и те девушки, кто дневников не вел, почти у каждой была тетрадка для переписывания стихов. Стихи были разные — переписанные из газет и «Боевого листка» (конечно, больше всех любили Симонова), но и фольклор, слова песен или стихи неизвестного автора, которые услышали от кого-то на фронте, а потом у кого-то переписали. Были среди них сентиментальные, были скабрезные. Роза переписала переделанные слова песни «Моя любимая» — текст был переделан с иронией и обыгрывал феномен фронтовых жен. Для Розы и ее подруг это был очень больной момент.
С обидой пишешь письма мне, что я забыл тебя, Но ты пойми, я на войне, моя любимая. Так много, мне не перечесть, ждут писем от меня, И в Омске есть, и в Томске есть, моя любимая. И ждет меня еще давно законная жена, Тебя забыть мне суждено, моя любимая…[412]
И так далее — о том, что для него эта женщина была всего лишь приключением, а после войны он вернется к семье. Какая всем известная, старая, печальная история, неверность одной женщине, обман другой, юной. На войне для таких историй имелись все условия. А Роза и ее товарищи были еще так молоды, без жизненного опыта, с не закаленными обидами сердцами…
Дальше — еще одно стихотворение с пассажами, выдающими талантливого, но не очень образованного автора:
Под напевом пуль и свист снарядов Я иду сегодня снова в бой В той, когда-то новенькой шинели, Что стояли, помнишь, мы с тобой…[413]
Другие переписанные в дневник стихи — красивые и сентиментальные, в форме письма от любимого с войны. Трогала сердца фронтовая лирика Иосифа Уткина — поэта и военного корреспондента. После ранения — ему оторвало четыре пальца на правой руке в 1941 году под Ельней — Уткин лечился в Ташкенте и написал там две книжки фронтовой лирики. В 1942-м он снова был на фронте, в 1944-м погиб. Роза переписала одно из самых популярных тогда — стихотворение о фронтовых письмах, где были такие строчки:
На улице полночь, свеча догорает, Высокие звезды видны. Ты пишешь письмо мне, моя дорогая, В пылающий адрес войны…[414]
И еще — стихи неизвестного поэта, пользовавшиеся очень большой популярностью среди фронтовиков:
И, в края уезжая бранные, Кровью залитые края, Знай, идет сквозь поля туманные За тобою любовь моя.
Еще две странички, и дневник обрывается. В конце — снова бои, снова парни, снова тоска и душевные метания. Роза признается, что «жизнь своя мне опостылела, я рада умереть во имя Родины: как хорошо, что есть эта возможность..»[415] В записях часто присутствуют упоминания путаницы, смятения. «Господи! Неужели ты не поможешь мне разобраться во всем? Все так перепутано, о Боже!»[416]
