Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Эти и другие социально-ориентированные движения, набегающие волна за волной на открытое и плюралистическое американское общество, неизбежно выдвинули независимый сектор, включая филантропию, на передний край политической жизни страны, вызвав ответное сопротивление консерваторов.
Третий сектор под прессом консерваторов
Усиление международной активности филантропических фондов в разгар «холодной войны» вызвало обвинение их в антиамериканской (и просоветской) деятельности со стороны консерваторов Конгресса во главе с ярым антикоммунистом сенатором Дж. Маккарти (Joseph Raymond McCarthy, 1908–1957). Вслед за этим Конгресс организовал ряд специальных расследований «прокоммунистических» фондов. Как можно предоставлять безналоговый статус, то есть финансировать за счет американских налогоплательщиков, гневно вопрошали консерваторы, организации, занимающиеся «подрывной деятельностью», такие, например, как пацифистский и либеральный Фонд Карнеги за международный мир?
Созданная в 1952 году Палатой представителей Комиссия под председательством конгрессмена-республиканца Криса Кокса (Cox Committee) поставила перед собой следующие вопросы. Занимаются ли они подобной деятельностью, используют ли свой безналоговый статус и полученные за его счет бюджетные ресурсы на декларируемые ими цели, соответствуют ли последние американским традициям и законам? В ответ лидеры крупнейших фондов (с активами более 10 млн. долл.) позаботились о привлечении для расследования беспристрастных профессионалов, а не одних лишь борцов с «красной угрозой», и выразили полную готовность сотрудничать, представив исчерпывающую информацию о своей деятельности, составлявшую у многих из них толстые тома.
В Палате представителей прошли продолжительные слушания, на которых свидетельствовали и выступали с проникновенными речами такие знаменитые представители одновременно и бизнеса, и филантропии, как Генри Форд младший, Джон Д. Рокфеллер III-й, Альфред Слоан и многие другие. В итоге большинство заведомых противников фондов вынуждено было признать беспочвенность их обвинений в «подрывной деятельности» и уклонении от целей, дающих фондам право на освобождение от налогов.
Вскоре за дело взялись сенаторы, недовольные подобным исходом дебатов конгрессменов. Они предприняли новую атаку на фонды, создав Комиссию сената под началом республиканца Б. Кэрролла Риса (Reece Committee, 1954), которая поставила целью всесторонне изучить как мотивы создания фондов, так и их влияние на общественную жизнь. Ее деятельность отразила консервативные взгляды политиков, привыкших к традиционной «благотворительности милосердия» и считавших подрывными или, по меньшей мере, подозрительными социальные функции новой филантропии как активного участника публичной жизни.
Комиссия пыталась выяснить механизм «ухода» фондов от налогов и сохранение «династического» – через наследников основателей фондов – контроля над ними. Ее членов интересовало влияние фондов на социальные науки, общественное мнение и политику в тех случаях, когда они используют финансовую и иную опеку научных исследований в университетах и мозговых центрах. Подозрение членов Комиссии Риса вызывала также возрастающая сила их бюрократии, усиление влияния на прессу и радио, а особенно роль фондов и их лидеров в поощрении «интернационалистской» (тогда значившей «просоветской») зарубежной политики и тем самым – «подрывной деятельности».
Хотя обвинение в поддержке фондами коммунизма постепенно отпало, остались не прояснёнными существенные проблемы рождающегося независимого сектора, а среди них следующий судьбоносный вопрос. Не подрывает ли американскую демократию нарастающая финансовая и политическая мощь фондов, сосредоточенная в руках сверхбогатых филантропов и немногочисленной гильдии подконтрольных им управляющих и опекунов?
Поскольку работа комиссии Риса совпала с падением маккартизма, ее результаты были Конгрессом на время отставлены, но лидеры фондов широко использовали их для перестройки (и модернизации) своей деятельности. Они хотели не только быть готовыми к новым нападкам, им также важно было усилить самоконтроль и открытость, чтобы склонить власти и общественное мнение к признанию их и опекаемых ими бесприбыльных организаций легитимным и лояльным сектором демократического общества в США.
***
Значительное влияние на сферу бесприбыльных организаций и филантропии оказала предпринятая Конгрессом в послевоенное десятилетие систематизация американской налоговой системы. Последняя представляла собой к тому времени беспорядочную мозаику дополнений и поправок, введенных законодателями, начиная с 1916 года, под влиянием различных, нередко противоречащих друг другу идей, поводов и обстоятельств. Быстрый рост числа и роли фондов и других бесприбыльных организаций, ажиотаж, вызванный расследованиями их деятельности, вынудили Конгресс упорядочить предоставление им статуса освобождения от налогов и провести регулирование их деятельности.
Ранее все организации, добившиеся этого статуса, попадали в одну и ту же и очень размытую по критериям секцию Налогового кодекса – от филантропических фондов и братских лож до коммунальных сберегательных банков и страховых организаций. Учитывая результаты упомянутых расследований и слушаний в комиссиях Кокса и Риса, все освобождаемые от налога организации были, начиная с Налогового кодекса 1954 года, сведены в крупную секцию 501 (с). Этот порядок сохраняется до сих пор с необходимыми поправками, вызванными вновь возникшими обстоятельствами. Сейчас эта секция охватывает около 30 групп бесприбыльных организаций общим числом более 1,5 млн., различающихся характером и целями деятельности, видом и размером налоговых льгот, а также объемом регулирования.
Реформа налогового законодательства, относящегося к организациям независимого сектора, стала поворотным пунктом в развитии не только бесприбыльных организаций, но и «финансирующей» их индивидуальной и корпоративной филантропии. Она, с одной стороны, означала законодательное признание права на существование этих организаций и готовность федеральных властей поддерживать их освобождением от налогов на особых условиях, оговоренных в законе. С другой, эта реформа трансформировала благотворительность частных лиц и корпораций в деятельность, мотивируемую не только религией и моралью, честолюбием и тщеславием, как это имело место в течение многих столетий, но и размерами экономии на налогах.
Когда Джон Рокфеллер в 1913 году пожертвовал 100 млн. на создание фонда Рокфеллера, он не извлек из этого благотворительного акта никакой финансовой выгоды. И напротив, когда Генри Форд основал в 1936 году фонд Форда как часть схемы своего наследства, его семья, пользуясь этой продуманной схемой, сумела после его смерти в 1947 году передавать от одного поколения к другому одно из крупнейших в мире состояний, уплатив лишь минимальный налог на наследство. А в 50-х годах общее число филантропических фондов достигло примерно 13 тысяч и многие из них умело использовали лазейки льготного налогообложения для снижения или «оптимизации» налогов своих доноров.
С тех пор филантропия стала для многих фондов и их доноров не только проявлением бескорыстной щедрости, но и важным инструментом финансового планирования богатства. Их пожертвования становятся актом взаимной выгоды как для доноров, так и для общества. А ее пределы должны регулироваться государством в зависимости от состояния экономики. Прижизненные пожертвования и посмертные завещания стали в послевоенные десятилетия объектом изощренного финансового планирования. Это привело к появлению процветающей армии адвокатов, бухгалтеров и финансовых консультантов, изобретающих взаимовыгодные, как для получателей, так и для жертвователей, инновационные схемы филантропии.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67