Осенью, зимой, весной и летом он только и делает, что дует,дует и дует.
— Понимаешь, я хочу выяснить, кому миссис Райе дает частныеуроки, — говорю я Люку.
— Что? Откуда ты знаешь, что она репетитор? — переспрашиваетон.
Я устало приподнимаю брови и поясняю:
— Оттуда, что я это помню. Джесси Хэнсон скажет мне вбудущем году, что миссис Райе как репетитор в сто раз лучше, чем мистер Хановеркак учитель.
— А кто такая Джесси Хэнсон? — интересуется Люк, пропустивмимо ушей всю важную информацию.
— Просто одна девочка из моего математического класса вбудущем году, — раздраженно отвечаю я. — Она будет сидеть рядом со мной. И ещеона большая болтушка.
— Постой, значит, ты хочешь выяснить, кому дает уроки миссисРайе, и рассказать этому кому-то о делишках ее мужа? — спрашивает Люк,наконец-то ухватив суть дела.
Я с улыбкой киваю.
— Но разве этот кто-то не скажет миссис Райе, кто открыл емуглаза? — теряется Люк.
— Нет, если я не буду дурой, — огрызаюсь я.
— Понятно, — задумчиво тянет Люк, но я не уверена, что онговорит правду. Он вздыхает и барабанит пальцами по рулю как человек, которомуочень скучно.
В доме Райсов все остается по-прежнему, и с каждой секундоймоя уверенность в успехе сегодняшней миссии становится все меньше.
Громко вздохнув, я решаю сменить тему.
— Слушай, что ты думаешь о гипнозе? — спрашиваю я.
— Честно говоря, ничего, — отвечает Люк, глядя на менясвоими ласковыми голубыми глазами.
— А ты попробуй подумать, хотя бы на минутку. Как тыдумаешь, гипноз мог бы помочь мне вспомнить больше?
— Больше о чем? О прошлом или о будущем?
— И о том, и о другом, — отвечаю я, хотя это не совсемправда. Вспоминать будущее для меня привычно и естественно. Ничего особенного.Но единственное воспоминание о прошлом торчит в моем мозгу, как гвоздь. Онословно чужое.
— Может быть, гипноз поможет вытащить твои воспоминания обомне? — спрашивает Люк, снова глядя на улицу.
— Может быть, — вздыхаю я, переводя взгляд на дом. — Разветебе не хочется встречаться с девушкой, которая вспоминает тебя каждое утро?
— Конечно, хочется, — отвечает Люк. — Слушай, я тебе еще ненадоел?
— Ни капельки, — твердо отвечаю я. — Ну, что ты об этомдумаешь?
— Я думаю, что это тебе решать, — говорит Люк. Этотбезразличный ответ выводит меня из себя. Я поворачиваюсь, гневно смотрю наЛюка, а потом снова упираю взгляд в зеркало.
Там все по-прежнему.
— Понимаешь, во всем, что касается твоего сознания, язаранее согласен с любыми твоими желаниями, — говорит Люк, когда я сноваповорачиваюсь к нему и наши взгляды встречаются. — Но для меня это неважно, явсе равно тебя люблю.
Целый водоворот чувств просыпается у меня в груди: счастье ипечаль, вина и любовь, уважение и смущение, горечь и ясность — все вместе и всеодновременно.
Может быть, мое сердце работает лучше, чем мозг? Может быть,именно поэтому я сейчас сижу в машине с Люком, которого, строго говоря, впервыеувидела сегодня утром в школьном вестибюле?
Но тут что-то привлекает мое внимание, и все волшебствоисчезает. Белая машина на полной скорости проносится мимо нас, и я успеваютолько подумать, что за рулем наверняка сидит подросток, который, в отличие отменя, не может предвидеть грядущих опасностей столь безрассудного вождения.
Не сбавляя скорость, машина вылетает на дорожку перед белымдомом с черными жалюзи. 1553, Маунтин-стрит.
Посланец прибыл.
Я нетерпеливо жду, когда темный силуэт за боковым стекломвыключит двигатель, соберет свои пожитки и откроет дверь. Забыв о зеркале, яоборачиваюсь, чтобы лучше видеть, и первым делом замечаю длинные светлыеволосы, выплеснувшиеся из распахнутой двери машины.
Я вглядываюсь — и тихо вздыхаю.
Согласно моему блестящему плану, мне нужно было всего лишьнебрежно намекнуть Посланцу о том, где и когда можно застать с поличным Джеймии мистера Райса, после чего оставалось только ждать, когда поднявшаяся волнанакроет их обоих и разбросает в разные стороны.
Но как этого добиться, если в роли Посланца выступает КарлиЛинч?
— Что собираешься делать?— спрашивает Люк час спустя, всотый раз подбрасывая в воздух маленькую декоративную подушку. Мне хочетсявырвать у него эту подушку и вышвырнуть ее в окно.
— Не знаю, — отвечаю я, вспоминая многочисленные случаи,когда Карли откровенно демонстрировала свое отношение ко мне, варьирующееся отхмурого безразличия до показательных процессов, в ходе которых она удостаивалапубличной критики мою одежду, походку, внешний вид и состояние рассудка.
— А ты не можешь вспомнить, что сделала в будущем, и сделатьто же самое сейчас? — спрашивает Люк, продолжая подбрасывать эту дурацкуюподушку.
— Люк! — ору я. — Неужели ты думаешь, что я сейчас сходилабы с ума, если бы помнила, как решить эту проблему? По моим воспоминаниям,Джейми и мистер Райе расстанутся гораздо позже и при совершенно ужасныхобстоятельствах. Я из кожи вон лезу, чтобы как-нибудь это изменить, нодействовать приходится наугад. Неужели это не понятно? И вообще, может быть, тыпостарался бы хоть немного мне помочь, вместо того чтобы играть с подушкой?
Как раз в этот момент подушка в тысячный раз приземляется вруки Люка, но вместо того, чтобы снова запустить ее в потолок, он молчаоткладывает летательный снаряд в сторону.
— Извини, — говорит он, садясь и глядя на меня. — Иди сюда.
— Не хочу, — огрызаюсь я, как капризный ребенок. Нопрекрасные глаза Люка и его коварная улыбка быстро заставляют растаять лед, ивскоре я уже растягиваюсь рядом с ним на постели, и мы вместе начинаемперебирать различные способы погубить незаконный и незаконченный роман Джейми.
Мы все еще валяемся на постели, когда в 9:45 моя мама стучитв дверь и входит в комнату. Она сегодня поздно вернулась с работы, а я, честнопризнаться, совершенно забыла о ней. Я забыла об ужине, о времени и вообще обовсем на свете.
— О, Люк! — говорит мама, увидев моего парня, развалившегосяна покрывале.
— Мы составляем план, — поясняю я в ответ на маминвопросительный взгляд. Нет, я понимаю, что это так себе объяснение, но другогоу меня нет.
— Это замечательно, но почему бы вам не продолжить егосоставление завтра? Уже поздно, — говорит мама.
— Сколько времени? — спрашивает Люк, наклоняясь вперед,чтобы посмотреть на часы, стоящие на моем ночном столике.
— Почти десять!
