Кладбища
Кроме спасения души для иного мира, нужно было заниматься также и телом. Ведь в первое время никто в Сан-Франциско не занимался умершими. Старались лишь как можно скорее совершить погребение во избежание эпидемий. Кладбища в городе еще не было. Разумеется, была отведена территория, отданная миссии Долорес, но расстояние до нее считалось очень большим. Хоронили без всяких церемоний, иногда даже без гроба, считая его предметом роскоши, без которой вполне мог обойтись покойный.
Иногда, если у усопшего были друзья, его отвозили на вершину Рашен Хилла, где находилось кладбище русских колонистов, или же на склоны Телеграф Хилла, где все обустройство могилы сводилось к установке креста из двух дощечек, который вколачивали в землю. Но чаще всего умершего закапывали неподалеку от места смерти, никак не обозначая его могилу В это время было принято хоронить умерших на неогороженном участке близ Норс-Бич. Туда было отвезено столько мертвецов, что его стали считать городским кладбищем. Погребение по-прежнему совершалось без всяких церемоний, но деревянных крестов там становилось все больше.
С особыми почестями погребали в ту пору членов масонских лож, людей долго проживших в городе (два или три года) и имевших много друзей, а также китайцев. Нет ничего более зрелищного, чем китайские погребальные ритуалы. Покойного всегда провожала длинная процессия, двигавшаяся под звуки гонгов и взрывы петард, а на могиле жгли благовония. Если умирал богатый купец, похороны становились просто грандиозными. Гроб устанавливали на площадку под роскошным балдахином, а в ногах ставили жаркое из свинины, пироги, пиалы с чаем, кувшинчики с вином и другие блюда. На похоронную повозку водружали коробки из оранжевой бумаги, украшенные гримасничающими драконами и золотыми листками, бумажными куклами и красными свечами, символизирующими богатства покойного. Процессия трогалась в путь под грохот гонгов, скорбные звуки скрипки и пронзительную мелодию флейты, а плакальщики, с белыми повязками на лбу, оглашали окрестности жалобными криками.
На месте погребения жареную свинину и другие изысканные кушанья ставили на стол, а чай и вино выливали на землю. Кукол и бумажные коробки бросали в огонь, зажигали свечи и воскуривали множество благовоний.
Но и для богатых, и для бедных китайцев калифорнийские могилы были лишь местами временного упокоения, потому что все они мечтали, чтобы их останки вернулись на землю предков. Процесс разложения, по-видимому, шел быстро. «Через пять месяцев, — пишет Чарлз Колдуэлл, — не остается ничего кроме праха и костей»(22).
Сан-Франциско расширялся, и муниципалитет был вынужден выделить земельный участок для обители мертвых. Кладбище Йерба Буэна находилось в ложбине между песчаными холмами, поросшими чахлым кустарником и такими же деревьями. Место было зловещим. «Мертвые не нуждались в колыбели, и им были ни к чему живописные и приятные пейзажи, но для посетителей… Все выглядело здесь крайне печально и уныло»(23), — читаем мы в «Зе Энналз оф Сан-Франциско». Появились и первые надгробные памятники. Некоторые из них были очень красивыми. Многие из монументов, пишет Соул, были в парижском стиле, «и напоминали те, что можно было видеть на кладбище Пер-Лашез»(24).
В 1854 году город наконец решил дать своим мертвым более подходящее пристанище. Был выбран «прекрасный» участок, простиравшийся от пресидио до миссии, в 5-6 километрах от Портсмутской площади, в непосредственной близости к Одинокой Горе(25).
Образование и налогообложение
Судьбой детей отцы города заинтересовались столь же поздно, как и судьбой умерших. В своем первом послании, адресованном законодателям в декабре 1849 года, губернатор Барнет об образовании даже не упомянул. Во втором, в январе 1951-го, он заявил, что поскольку в Калифорнии слишком мало семейных людей, а среди населения много временно проживающих, он не считал нужным открывать бесплатные школы или основывать университет. «Но придет время, — добавил он, — когда у нас появятся и семьи, и средства для учреждения такой системы образования»(26). Тем не менее в последний день работы сессии проект создания общественных школ был представлен и одобрен. К сожалению, его содержание не отражало сложившейся ситуации.
Муниципалитет Сан-Франциско не решался вводить специальный налог для финансирований школ, так как местные толстосумы считали, что городу они не нужны. Тогда около сотни учащихся частных школ организовали демонстрацию протеста на Монтгомери-стрит.
В мае 1852 года был наконец принят закон о субсидировании школ. Он предполагал введение налога в размере 5 центов с каждых 100 долларов облагаемых доходов и разрешал графствам и городам повысить дополнительный налог не больше чем на 3 процента(27). В 1853 году поправка к этому закону разрешила графствам повысить налог максимально до 5 центов, а городам устанавливать сумму обложения в зависимости от собственных нужд.
В течение следующих лет были внесены два изменения. Закон 1854 года разрешил штату взимать 15 процентов сумм, поступающих в избирательный фонд, а закон 1855-го предоставил графствам право повысить налог на 10 процентов со 100 долларов облагаемого дохода. Собранная таким образом сумма должна была расходоваться на строительство школ, выплату жалованья учителям и создание библиотек. Что касается городов, то им было разрешено повысить налог максимум на 25 центов.
Преподаватели должны были проходить государственный экзамен для подтверждения своей квалификации. В Сан-Франциско совет по народному образованию требовал, чтобы они сдавали этот экзамен ежегодно. Поначалу речь шла лишь об устном экзамене, но начиная с 1851-го и до 1863 года он был письменным. Это вызывало неудовольствие у преподавателей. Директор колледжа Джон Свитт пишет: «Ничто не отвращало преподавателя общественной школы от его обязанностей, как старая система ежегодного экзамена… оценивать компетентность учителей должны были не их коллеги, а чаще всего люди, ничего или почти ничего не смыслившие в практической педагогике и делавшие из экзамена гильотину для казни не сумевших понравиться им педагогов»(28).
Несмотря на хорошее образование, личные качества, педагогический опыт и авторитет, завоеванный ими в глазах родителей учеников, преподаватели государственных школ должны были проходить ежегодную «переэкзаменовку перед комитетом, состоящим из адвокатов, врачей, дантистов, переплетчиков, предпринимателей», судивших о том, «достаточно ли они компетентны, чтобы преподавать в школе»(29).
