Арабелла, другой великий образ, созданный Штраусом, — совершенно земная сильная женщина. Она безошибочно знает, чего хочет, заботится о своей семье в тяжелые времена и справляется со всеми бедами, в том числе сердечными. Мне было сложно ее полюбить, когда я только начинала учить эту партию: мое современное сознание отказывалось мириться с тем фактом, что она решительно отвергает всех претендентов на свою руку, увидев в Мандрыке избранника. Но, узнав больше об эпохе, в которой она жила, я восхитилась ее необычайной эмансипированностью. Она сама решает, за кого ей выходить, в то время, когда браки редко совершались по любви и взаимному согласию. Здравомыслящая и ответственная, она считает своим долгом сообщить о своем выборе другим соискателям. В последнем акте именно Арабелла, а не Мандрыка и не ее родители владеет ситуацией. Она прощает его недоверчивость и ходатайствует перед своими родными за Маттео как подходящую пару для Зденки. Воспарившее сопрано Арабеллы превосходит позор и позволяет Мандрыке также проявить себя, так что эти двое лишний раз подтверждают старую поговорку о том, что противоположности притягиваются. Вокально эта партия сходна с «Четырьмя последними песнями» — необыкновенно высокие ноты в потрясающем дуэте из первого акта, монолог Арабеллы и финальная сцена. Арабелла напоминает мне молодую Маршальшу — порядочную и великодушную.
Графиня из «Каприччио» напоминает их обеих — она все еще молода, образованна и остроумна, она ищет любовь и одновременно пытается постичь суть искусства. Со временем, познакомившись поближе с изысканной партитурой этого произведения, я стала его большой поклонницей. Стремительные диалоги «Каприччио» полны огня и внутреннего напряжения, столь характерного для опер Штрауса. В те дни, когда я впервые репетировала ее в Парижской опере, признания Фламана и Оливье постоянно всплывали в моей памяти. Хорошо выучить «Каприччио» очень сложно, а монологи слишком быстры, чтобы уловить смысл при первом же прослушивании. Штраус отдал всего себя той «жажде красоты наших истомившихся сердец», о которой поет Графиня в предпоследней сцене, когда писал это произведение в 1942 году.
Но по-настоящему разбивают мне сердце роли одиноких героинь. Когда я исполняю партию Маршальши, мне легко представить себя на ее месте. Главное не то, что финал ее романа с Октавианом близок, а то, что время неумолимо, красота меркнет, героиня теряет уверенность в своей былой привлекательности — эти переживания знакомы каждой женщине. Когда она смотрит на часы и просит стрелки остановиться, мне близок ее страх, ибо сама я ничуть не меньше страдаю от стремительного бега времени. Вряд ли я умру от туберкулеза или меня задушит муж, так что судьбы подобных героинь интересно играть, но они мало связаны с моей собственной жизнью. Но когда я играю горе Маршальши, ее отчаяние и, наконец, ее душераздирающее чувство собственного достоинства, я чувствую себя причастной к ее жизни. Бывает сложно признаться в затаенных страхах самой себе, не говоря уже о толпе незнакомцев, после этого особенно трудно прийти в себя, когда спектакль закончен.
Я жалела, что пришлось отменить дебют в «Травиате» в 1998 году, потому что,"Как прилежная ученица, хотела все сделать в срок. Виолетта — необыкновенно сложная партия, которую исполняли многие блестящие певицы, и я хотела отдаться ей полностью, а не бесславно завалить в конце самого сложного года моей жизни. После того как в Мет любезно перенесли «Травиату» на осень 2003 года, хьюстонская Гранд-опера великодушно разрешила мне дебютировать в этой роли на полгода раньше.
Я видела много постановок этой оперы, и вокальные требования к исполнительнице партии Виолетты всегда казались мне непомерными, не позволяющими сосредоточиться на драматической составляющей образа. Принято считать, что партия требует трех различных голосов: лирической колоратуры в первом акте, лирико-драматического сопрано в первой сцене второго акта и лирического сопрано во второй сцене второго акта и третьем акте. Тем сопрано, которые, подобно мне, не любят «Sempre libera», остальная часть партии кажется сущим подарком; наоборот, для сопрано, предпочитающих первый акт, два других обычно превращаются в тяжкое испытание. Как зрительница я всегда мечтала любить Виолетту сильнее. Я хотела увидеть ее уязвимость, сопереживать ей, страдать вместе с нею, верить, что любовь Альфреда исцелит ее. Но теперь мне требовалось взять музыкальную часть под контроль и обнажить суть образа Виолетты, найти для этого подходящие штрихи и детали. Например, мне всегда казалось, что в начале второго акта Альфред должен подарить ей цветок, который она заколет в волосы. Как иначе им выразить свою любовь и нежность? Для Виолетты этот цветок — символ их с Альфредом беззаботного счастья на лоне природы и ее глубочайшей радости от того, что она еще жива. Работая над ролью, я довольно часто представляю себе какие-то драматические решения постановки, но осуществить их на практике бывает нелегко.
Я так страстно мечтала исполнить партию Виолетты, потому что мне очень нравится ария «Dite alia giovane» во втором акте, когда по требованию Жермона девушка соглашается оставить Альфреда. Для меня это самая пронзительная мелодия во всей опере; героиня жертвует своим счастьем, но вместо бурного выяснения отношений Верди показывает нам тонкую, интимную сцену. В музыке отражается ее раздираемая противоречиями, ранимая душа. Я представляла, как Виолетта достает из волос и бездумно мнет в руках цветок, — так же смято, скомкано ее счастье; она точно знает, что скоро умрет. Виолетта — женщина поразительной чистоты, в отличие от жизнерадостной и беззаботной Манон, лишь изредка задумывающейся о морали. Виолетта делает правильный выбор, хотя и является жертвой классовой вражды, обстоятельств и любящих ее мужчин. Она трогает меня как ни одна другая героиня, и в то же время Виолетта — очень сложный персонаж, который бесконечно интересно создавать снова и снова, спектакль за спектаклем.
Информацию, необходимую для создания образа, я прежде всего черпаю в музыке. В сочинении Верди как будто не хватает дыхания — тут вам и болезнь Виолетты, и ее влюбленность. Мне потребовалось спеть партию не раз и не два, чтобы до конца разобраться в этих крохотных паузах. Каждая сцена, каждая фраза Виолетты предоставляет целый ряд музыкальных и драматических возможностей. Для меня второй и третий акты проще, хотя большую часть первого акта тоже очень приятно петь, и в каком-то смысле это замечательное введение ко всей опере. Правда, парадоксальный Верди завершает первый акт сольной сценой, требующей выносливости и силы, поскольку тесситура высока, а передышки отсутствуют. Я решила, что единственный способ справиться с партией — приглушить яркость и звучность высоких до в кабалетте и петь очень аккуратно. Подобные тонкости требуют неимоверной сосредоточенности, а ведь надо еще постоянно помнить о правильном дыхании. Наградой же служит остаток партии — абсолютное сокровище.
В работе над партией Виолетты мне невероятно помогли книги о французских куртизанках девятнадцатого века. Я с удивлением обнаружила, что эти женщины были вовсе не проститутками (как нам кажется сегодня), но светскими дамами и вели шикарную жизнь. В своих красивых домах они принимали величайших интеллектуалов того времени — поэтов, композиторов, политиков. Они одевались по последней моде, ездили в шикарных экипажах, носили лучшие украшения и обладали властью над мужчинами, боготворившими их. Некоторым удавалось скопить достаточно денег, чтобы уйти на покой и жить припеваючи, иные обзаводились щедрыми покровителями, содержавшими их до глубокой старости. Менее удачливые куртизанки умирали в совсем юном возрасте от туберкулеза, или, как тогда говорили, чахотки; худенькие, бледные, с горящими щеками, они выглядели особенно привлекательно. Я прочла, разумеется, и о Мари Дюплесси, куртизанке, которую считают прототипом вердиевской Виолетты. Мари была дочерью французского фермера, бросившего пятнадцатилетнюю девочку после смерти жены. Она переехала в Париж и недолгое время была любовницей самого Ференца Листа, с нежностью вспоминавшего о ней всю свою долгую жизнь. Умерла Мари Дюплесси в преклонном возрасте двадцати трех лет. Готовясь к роли, я собрала мнения всех знакомых о Виолетте. Чарльз Нельсон Рейли предположил, что в квартире у нее повсюду расставлены плевательницы. Он также придумал несколько сцен: Виолетта подает чай Жермону, прячет таблетки в окровавленном платке. Даже в «Даме с камелиями»[89] нашлись ценные детали. Я обожаю игру Греты Гарбо; она такая хрупкая, трогательная и печальная — особенно рядом с холодным, невозмутимым бароном. Вдохновение нужно искать во всех доступных источниках, переосмыслять их и придумывать что-то свое.
