Было решено, что после рассвета мы туда заглянем и что может быть там нам удастся раздобыть некоторое количество провизии и узнать наше приблизительное местонахождение. Как условлено, так и сделано. С рассветом мы отправились в направлении указанной постройки. Было около 8 часов утра, когда, идя лесом, мы очутились на краю поляны, на противоположной стороне которой находилась деревянная постройка, очевидно, та, над которой вился дымок. На вывеске была надпись «Кантина Барловица». После короткого совещания, не видя ничего подозрительного, я оставил генерала Корнилова на краю поляны, откуда он мог обозревать всю местность и в случае опасности заблаговременно скрыться, и пошел в кантину.
Катастрофа
Открыв дверь, я увидел только пожилую женщину, занятую наполнением бутылок. Заметив ее вопросительный взгляд, я обратился к ней с просьбой продать мне что-нибудь съестное. Она предложила мне черный хлеб, овечий сыр и солонину. Попросив у нее еще бутылку вина и уплатив за это требуемую сумму, я намеревался возвратиться той же дорогой, какой сюда пришел. Повернувшись, я с ужасом увидел в дверях двух человек, вооруженных большими палками, которые не спускали с меня глаз и мешали мне выйти. В этот же момент открылась дверь перегородки, разделявшей помещение, и в дверях показался прилично одетый мужчина, спросивший меня, кто я и что делаю в этих отдаленных углах. Я сказал ему, что закупил здесь разные вещи, за которые уплатил требуемую сумму, теперь хочу уйти и попросил его объяснить мне, почему препятствуют моему уходу. Тогда он попросил мою «легитимацию». Видя перед собой штатское лицо, я ему в этом отказал. Только после того, как он показал мне удостоверение пограничной стражи, я предъявил ему документ военной полиции, добавив, что являюсь одним из восьми членов экспедиции, которая здесь разыскивает бежавших пленных. Я уверял его, что зашел сюда купить съестных припасов и что остальные ждут меня на противоположном конце холма, откуда хорошо видно эту кантину. Поверил ли он или нет, я не знаю, но он сказал, что так как мои документы не заверены военными властями, то он должен, к сожалению, согласно инструкции передать меня жандармерии в Барло, там меня могут отпустить, а дальше уже не его дело. Я угрожал, просил, убеждал, но все напрасно. Он на все мои слова лишь пожимал плечами и передал меня тем двум человекам, что стояли у двери, сказав им что-то на венгерском языке. Они взяли меня за руки, и я волей-неволей принужден был с ними идти.
Не выстрелил…
С ковригой хлеба и бутылкой вина в руках шел я с ними около четверти часа. Я уже начал подумывать о том, как избавиться от нежелательных проводников. Это можно было сделать только насилием, – у меня был в кармане заряженный револьвер, который я и хотел для этой цели использовать. Доносящиеся до моего слуха людские голоса мне в этом помешали. Прежде всего, неуверенность, что таким способом мне удастся бежать, а во-вторых, опасение, что выстрелы могут привлечь военные дозоры, проходящие в лесу, которые в начавшейся погоне могли бы поймать и генерала Корнилова, заставили меня спокойно без сопротивления пойти дальше. В конце концов, что со мною может случиться, ведь меня здесь никто не знает, и если я прикинусь «дурачком», то от меня они ничего не добьются и в худшем случае меня запрут до выяснения моей личности. А случай к побегу всегда найдется… Так я предполагал. Как жестоко я ошибался, мне показал следующий день.
Уличен
После нашего прихода в жандармское управление в Барло, куда мы дошли к одиннадцати часам, первым долгом меня обыскали, и я еще и сегодня представляю себе удивленные лица моих проводников, когда из моего кармана вытащили заряженный револьвер. Безусловно, в этот момент они считали меня за самого большого дурака на земле. Кроме револьвера, отобрали у меня и остальные вещи, как например: кошелек с деньгами Корнилова, карманный фонарь, нож, подделанное удостоверение и вообще все, что было при мне. Протокол не составляли, потому что из присутствующих трех жандармов меня никто не понимал. Все они были мадьяры, не говорящие ни слова по-немецки. Будучи арестованным, я имел достаточно времени, чтобы поразмыслить о своей судьбе. Я вспоминал о Корнилове и был больше чем убежден, что он видел все случившееся со мною и вовремя скрылся. Что в это время он был вне опасности на румынской границе, я не предполагал и был озабочен его дальнейшей судьбой. Со страхом я ожидал – скоро ли он, привезенный тоже, станет предо мною. По поведению жандармов я заключал, что они о нем не имеют и представления и меня принимают скорей всего за неприятельского шпиона, чем за кого-либо другого. Около двух часов пополудни в сопровождении двух жандармов мне пришлось совершить поездку по узкоколейке, по которой переправлялся лесной материал, и каждую минуту я ожидал, что вследствие быстрой езды мы все вместе сломаем себе шеи. Но потом я убедился, что для них это привычное дело. Вагонеткой, которая под уклон с нами просто летела, они так ловко управляли, что на поворотах и изгибах, где просто кружилась голова, они умели ее шутя остановить куском дерева на самом разбеге. После сумасшедшей езды, продолжавшейся более двух часов, мы приехали в Карансебеш, откуда, как известно, мы с генералом Корниловым отправились пешком. Было уже более четырех часов, когда меня передали военным властям, которые составили протокол.
И после того, как мною был подписан протокол, где я назывался Иштваном Нэметом, военным полицейским из Кессега, разыскивающим бежавших пленных, меня посадили под арест в одиночку.
