– Не глупи. Я отнесу тебя. – Годрик одной рукой взял ее за спину, другую опустил под колено и поднял ее. Пенелопа, тихо скуля, следовала за ними по пятам. Эштон и Седрик стояли впереди у ворот сада, открыв дверь в поместье.
– Ваша светлость! Что случилось? – Симкинс подошел к ним; казалось, на его лице морщин стало еще больше.
– Эмили подвернула ногу. Попроси принести в мою спальню ужин на двоих. Не хочу, чтобы ей стало хуже.
Дворецкий перевел взгляд с нее на Годрика и сказал:
– Конечно, ваша светлость.
Затем удалился.
– Что тут происходит? – прозвучали знакомые голоса у лестницы.
Оказалось, Чарльз и Люсьен вернулись из Лондона.
– Когда вы приехали? – спросил Эштон.
– Полчаса назад. Симкинс сказал, вы на охоте. – Люсьен озабоченно посмотрел на Эмили.
– Странный фазан у тебя здесь, Годрик. Ты подстрелил ее в ногу? – Увы, Чарльз был таким же дерзким, как всегда.
– Это вряд ли. Я споткнулась о камень, когда мы возвращались к саду.
– Болит? – спросил Люсьен.
Седрик поднял Пенелопу, обнюхивавшую ботинки Чарльза.
– Может, она вывихнула ногу.
Годрик не обратил внимания на их разговор и понес Эмили вверх по лестнице. Положив девушку на свою кровать, герцог развязал веревку, висевшую у него на поясе, но не освободил Эмили. Он взял свободный конец веревки и привязал замысловатым узлом к ножке кровати.
– Годрик, скажи честно, разве это так необходимо?
Мужчина, приподняв ее подбородок, поцеловал в губы.
– Еще нет десяти часов, и я не хочу давать тебе возможность. Я скоро вернусь. – Он снова поцеловал ее долгим поцелуем, дразня языком, пока наконец-то не оставил Эмили одну.
Она потерла лодыжку и, превозмогая боль, несколько раз медленно повернула ее в разные стороны. В детстве Эмили часто подворачивала ногу. Боль никогда не длилась долго. Напряжение уже начало спадать.
Годрик поступил умно, что ограничил ее передвижение, но глупо было полагать, будто она бессильна. Эмили изучила веревку на талии. Там было много узлов, которые она смогла бы в итоге развязать. Повозившись несколько минут с первым, она ослабила его, но, услышав звук шагов за дверью, положила руки на колени. Годрик, Симкинс и Либба занесли два подноса с едой, бутылку вина и пару бокалов. Служанка заговорщически подмигнула Эмили и вышла с Симкинсом.
Герцог придвинул один из подносов ближе к Эмили, указывая на тарелки, а сам развязал узел у нее на талии. Она предположила, что теперь он вернулся для того, чтобы самому присматривать за ней.
– Заячий суп, пудинг из жаворонка и, – усмехнулся он, указывая на небольшую вазу с серебряной крышкой, – имбирное мороженое.
– Мороженое? – У Эмили заурчал живот.
Мороженое было деликатесом, который могли себе позволить только те, у кого имелось льдохранилище.
Годрик улыбнулся.
– Наверное, мне следовало раньше с помощью мороженого подкупить тебя, чтобы ты была хорошей пленницей…
Эмили протянула руку к маленькой вазе, ей не терпелось ощутить, как холодное лакомство тает у нее во рту. Годрик похлопал ее по руке.
– Сначала ты должна съесть другую еду. Симкинс мне голову снесет, если узнает, что ты уговорила меня дать тебе сперва десерт.
– Правда? – Она не могла себе этого представить.
– Ну нет, он просто посмотрит на меня с разочарованием, что даже хуже.
– А тебя можно уговорить мороженым? – На ее лице при этом намеке появилась легкая улыбка.
Он усмехнулся в ответ, и внутри у нее стало теплее.
– Ты бы удивилась.
Годрик протянул ей нож, вилку и ложку. Эмили с сожалением улыбнулась, а он пошел и запер дверь спальни, закрыв их вдвоем.
– Мне что, кушать здесь, на твоей кровати?
– Мы вместе будем есть на моей кровати, – поправил он ее и сел рядом.
– Но…
Это было слишком хорошо, слишком мило, считать, будто он хотел разделить обед наедине с ней. Эмили отодвинулась от мужчины, зная, что, если он прикоснется к ней, она потеряет над собой и без того слабый контроль. В глубине души ей хотелось сбросить еду с кровати и вместо этого попробовать на вкус его. Но разум знал, что каждая секунда, проведенная с ним, на шаг приближает ее к тому, что она утратит свое сердце.
– Кушай, моя дорогая, иначе не получишь мороженого.
Эмили, вздохнув, принялась за суп, а затем пудинг.
Годрик ел рядом с ней, в комнате воцарилась приятная тишина. Ощущалась какая-то радость от того, что он был так близко, просто присутствовал рядом.
– Как твоя лодыжка? – Герцог опустил свой поднос на пол и потянулся к ее ноге. Он поднял юбки Эмили выше колена.
По спине девушки пробежала дрожь.
– Уже намного лучше. Думаю, скоро пройдет. Я часто так травмировалась в детстве. Никогда не могла долго усидеть на месте. Мама говорила, я была та еще сорвиголова. Именно поэтому она начала учить меня языкам. – Эмили оперлась на подушки, расправила плечи и расслабилась. Воспоминания детства развернулись будто яркие разноцветные флаги на ветру.
Годрик водил рукой по ее ноге, пока она рассказывала. Девушка понимала – ей должно быть стыдно за то, что она позволяет ему трогать себя, но они уже так много сделали вместе, что она не могла противостоять такому простому милому прикосновению.
– Учеба была единственным способом усмирить меня. Мы часами засиживались в библиотеке, читая рассказы на разных языках. Она была требовательной, но награждала меня, когда я делала успехи. – Эмили улыбнулась. То, что мама хотя бы ненадолго могла уговорить ее оставить игры во дворе и почитать, было чудом. – Мы часто прятались от папы, когда он приходил позвать нас на ланч. Не забуду, как мы спрятались под столом у двери и выскользнули в нее у него за спиной. Он пришел в столовую и обнаружил, что мы уже едим. Не думаю, будто когда-нибудь он узнал, как мы это сделали. Мама была такой умной. – Эмили смахнула слезу.
– Мне кажется, она была прекрасной женщиной. – Годрик снова погладил девушку по ноге, играя краем ее чулка возле колена Эмили, словно хотел снять его.
Та почувствовала, как ускорилось ее дыхание, но постаралась сохранять спокойствие.
– Она была великой женщиной. Отец говорил: в мире должно быть больше таких женщин, как мама. Он хотел, чтобы я стала настолько же умной, как и она. – К глазам Эмили подступили слезы, но они не причиняли боли. Это были слезы воспоминаний счастливых дней. Будут ли у нее еще такие ощущения?
Годрик отвлек ее внимание; усадив девушку к себе на колени, он взял вазу с мороженым и поднес ложку к ее губам. Сбросив свой нашейный платок и жилет, герцог остался в белой батистовой рубашке, прекрасно сидевшей на нем. Он положил подбородок на ее плечо, наблюдая, как она ест. Сидеть у него на коленях, чувствовать, как крепко он прижимает ее к себе, доставляло Эмили истинное удовольствие.
