* * *
Трое суток я красила в три слоя стены и потолок, используя вместо стремянки электрическую плиту, взятую со свалки у магазина. Дети заходили раз в день и приносили мне еду. Через три дня ремонт был закончен и бывший Сосед помог с переездом. Перевозить, в общем-то, было практически нечего, за исключением сушилки для белья и пары мешков с носильными вещами и одеялами. Он был шокирован поступком Одварда, который не купил нам даже дешевой посуды и кроватей.
Я не злилась на Одварда, как нельзя обижаться на слабоумного, черствого, бессердечного человека – он не может быть иным. Может, поэтому, может, по другой причине, но случилось обыкновенное чудо: малознакомые и совсем незнакомые люди стали БЕЗВОЗМЕЗДНО привозить посуду, мебель, кровати, матрацы. Бывший Сосед привез обеденный стол и стулья, а в качестве подарка детям – совершенно новый холодильник. Мы с благодарностью принимали чужую помощь, восхищаясь отзывчивостью и состраданием, как норвежцев, так и соотечественниц, близко к сердцу принявших чужую беду.
Я отправилась в уже знакомую инстанцию к специалисту по родительской ответственности над общим ребенком и сообщила, что папаша согласен на мою стопроцентную ответственность и, чтобы у нее не было никаких сомнений, предложила поговорить с ним по телефону. Через десять минут мне было выдано соответствующее удостоверение, с которым я могла обращаться дальше по другим инстанциям для получения пособия.
В конторе, где я стала оформлять документы, что я – одинокая мать без средств к существованию, выяснилось нарушение прав моих детей, которые два года назад не получили от государства, так называемый, задаток по алиментам отца, который уклоняется от алиментов, и не важно, живой он или нет. От меня приняли все необходимые документы и сказали, что начисления пойдут со следующего месяца. За предыдущий год у меня не было доходов, поэтому я могла ходатайствовать в администрации о частичном погашении квартплаты. После двух неудачных попыток нам стали возмещать пятьдесят процентов от суммы за аренду жилья.
* * *
Приехал Одвард и забрал сына на двое суток. Двое суток я не находила себе места, беспокоясь за сына и вспоминая, как Одвард жаловался, что один раз, с разрешения жены, он поехал кататься со своими детьми от первого брака, но она потом передумала и заявила в полицию о похищении детей, поэтому его через три часа тормознули, детей забрали, а потом лишили права видеться с ними. Правда это или нет – я не знала, но чувствовала, что Одвард способен на шантаж, зная, как сильно я люблю сына, он может использовать его, чтобы манипулировать мной, а уж каким образом и для каких целей – он придумает, за ним не заржавеет.
Я старалась гнать от себя дурные мысли и внушать себе, что Одвард имеет право на эти встречи, что сын его любит и нуждается в контакте с папой. В условленное время папа вернул сына в чужой одежде и без вещей, которые я давала в качестве резервных. Когда я стала переодевать сына, то обнаружила множественные синяки, ушибы, царапины, воспаленную опрелость. В довершении у сына началась диарея, с которой я боролась почти десять дней. Конечно, или сын попробовал с голодухи какой-нибудь старый, заплесневевший огрызок, валяющийся под диваном, такие я в изобилии выгребала при уборке, живя после пожара у свекрови, или его накормили продуктами, срок годности которых давно истек. Я видела у бывшей свекрови целую морозильную камеру таких продуктов, привезенных из Швеции. Поэтому я твердо решила не экспериментировать над ребенком и больше не давать его отцу.
А потом мне стали звонить личные кредиторы бывшего мужа, которые хотели получить обещанные им деньги. Выяснилось, что муж не заплатил за жилье, в котором мы жили до приезда детей, что новые компьютеры, мультипринтер, сгоревшую плиту и многое другое он брал в долг.
Я посочувствовала этим людям и предложила объединиться для возбуждения уголовного дела, в котором я согласилась выступить на их стороне в качестве свидетеля. Но то ли они побоялись Одварда, то ли не захотели огласки, то ли решили поберечь свои нервы и время, а может, не питали иллюзий в отношении норвежских законов, надежно защищающих проходимцев и мошенников. Вот, «милый друг», а мне клялся и божился, что за все заплачено! Наверное, все деньги тратились на проституток и виагру.
* * *
Я познакомилась и подружилась с некоторыми соотечественницами, с которыми случайно встретилась, пробегая по торговому центру, автоматически среагировав на русскую речь. Некоторые из них вышли удачно замуж, нарожали детей и вели скучную, спокойную жизнь: дом-работа-выезд выходного дня – никакого драйва. Поэтому моя история немного взбудоражила их и стала предметом обсуждения на ближайшие месяцы. Обсудив мою историю дома с мужьями, все единогласно пришли к выводу, что мне надо идти в полицию, заявлять на Одварда за мошенничество по даче и инкассо, а так же нанять адвоката, который заставит страховую компанию выплатить деньги мне.
Настроенная, чтобы добиться справедливости, я отправилась в местную полицию. Заместитель управляющего полицией холодно встретил меня и пригласил в свой кабинет. Усевшись напротив меня, старший офицер с демонстративной неприязнью, скорее даже с ненавистью, уставился на меня и спросил, что мне надо. Вкратце я изложила причину своего визита, на что он меня вызывающе спросил, что чего я хотела, когда приперлась сюда, в Норвегию? Сдерживая, невесть откуда подступившие слезы, я честно призналась, что хотела иметь полноценную семью, а не быть жертвой махинаций своего мужа. На это офицер с яростью ответил, что знает моего бывшего с детства, что он был замечательным другом и я возвожу напраслину на хорошего человека, понимай – гражданина Норвегии.
Короче, получилось, что ненорвежец не имеет право жаловаться и будет всегда неправ! Подытожив, офицер заявил, что меня сюда никто не звал и будет лучше, если я уеду домой на Родину. Я заплакала и не смогла уже сказать, что и на Родину я тоже вернуться не могу – ни угла, ни регистрации. Недовольный моими слезами, офицер поспешил отделаться от меня и убежал в неизвестном направлении. Вот и поговорили по душам, надавали справедливости столько, что и не унести. Словно оплеванная, я вышла из полиции.
На одной из центральных улиц я наткнулась на адвокатскую фирму и решила зайти, чтобы узнать, есть ли у меня шанс тягаться со страховой компанией. Адвокат любезно выслушал и сразу отказался брать инкассо-дела, а насчет страховки по пожару – согласился, дав стопроцентную гарантию выигрыша. Три месяца я жила с надеждой на счастье, но в итоге из адвокатской конторы мне пришла фактура на четыре тысячи за один пятнадцатиминутный звонок и два коротеньких письмеца, которые были отправлены в страховую. В приложенном объяснении говорилось, что юристы страховой выплатили деньги на семью, которая имела общий бюджет, а поэтому неважно на чей счет поступили деньги.
Спасибо, господину адвокату, за ненапрасно потраченные деньги! Их у меня так много, что не знаю, куда девать! Вот кому в Норвегии жить хорошо. Я попросила рассрочку на четыре месяца и секретарша любезно согласилась, что ноу проблем.
Когда я рассказала своей норвежской соседке про историю в полиции, она искренне посочувствовала и посоветовала пожаловаться на офицера, потому что он не имел права так себя вести и покрывать своего друга детства. Через несколько дней я вернулась в полицию и заявила, что хочу написать жалобу на офицера, который меня отфутболил и оскорбил своими выпадками в мой адрес.
