Это чрезвычайно обременило Маргариту. Рука быстро уставала держать тяжелый предмет на весу на уровне пояса. Косматый подставил плечо. Держать весы стало легче.
Появился Азазель и вложил в правую руку Маргариты огромный стальной обоюдоострый меч. Меч хотя и упирался острым концом в пол, но держать его было до того тяжело, что Маргарита потеряла бы равновесие, если бы ее не поддержал Лукавый.
– Ничего, ничего! – бормотал Лукавый. – В руках Фемиды он символ возмездия. А есть люди, кому необходимо возмездие? Может, вы хотите отказаться?
– Нет, нет, ни в коем случае, – улыбнулась Маргарита.
– Повязку на глаза богини, – скомандовал Лукавый. Мегира поднесла повязку, и Лукавый повязал на глаза Маргарите.
– Правосудие не видит различия между людьми, оно следует закону и воздает лишь по праву. Не жмет?
– Нет, спасибо, – слегка волнуясь, поблагодарила Маргарита.
– И еще маленький нюанс, королева, – продолжал Лукавый. – Среди гостей на параде будут известные, ну очень, очень известные люди, и случайно оброненная нежелательная фраза, даже из уст Фемиды, может причинить массу неприятностей.
Как бы оправдываясь, Лукавый повязывал повязку на рот Маргариты.
– Ничего не поделаешь, королева, надо, надо, надо. Разрешите, королева, дать вам последний совет. В Москве очень загрязненный воздух, старайтесь дышать через нос.
Полная луна освещала Красную площадь. Было такое ощущение, что день не кончился, а ночь не наступила.
Часы на Спасской башне показывали, вот-вот двенадцать и через какие-то чуть-чуть минут начнется грандиозный парад.
Готовая к параду военная рать стояла, строго повернув головы в ту сторону, в которую указывала партия большевиков. По лицам стоящих ничто нельзя было определить, никаких чувств, кроме верности.
Наконец, часы пробили двенадцать.
Оркестр грянул так, что у Фемиды, стоящей на Голгофе, называемой «лобным местом», в руках зазвенели чашечки весов, и стрелка показала минус.
Из Спасских ворот выехала всем знакомая черная лакированная машина, выпускаемая нашим автопромом для ночной перевозки трудящихся. Возле рати верх машины открылся, и толстый маленький человечек в пенсне и шляпе спросил:
– Готовы, товарищи?
– Всегда готовы! – отдав честь, тихо доложил подбежавший начальник и махнул рукой в сторону рати.
– Ура, ура, ура! – трижды громко рявкнула рать.
Машина развернулась и выехала на Красную площадь. Оркестр грянул снова.
Парад начался.
На площадь вышла, четко ЧЕКАня шаг, с пистолетами наготове, военная рать.
Лукавый, как всегда раскинув руки навстречу колонне и радостно улыбаясь, вещал в квадратный микрофон.
– Наш неповторимый парад открывает всеми до слез любимая и легендарная, покрывшая себя славой защитница нашей внутренней и внешней безопасности. Посмотрите, как они ЧЕКАнят шаг, всегда готовые наказать без суда и следствия своих врагов. Как они гордо идут исторически сложившимися тройками. Они всегда за нами, охраняя наш тыл от всяких отступлений. Да, – Лукавый смахнул слезу, – их уже осталось мало, но ничего, и сегодня награда найдет своих героев.
За колонной военных двигались гражданские. Первыми шли люди в фуфайках, несущие на плечах бревна, за ними в полосатой робе ровными рядами шли тележечники, толкая впереди себя одноколесные тачки, за ними шли тягловые бурлаки.
– А сейчас, – вдохновенно запел Лукавый, – на площадь вышла колонна наших доблестных строителей Беломор-балтийского канала и прочих комсомольских строек. Этим героическим гражданам все по плечу, труд для них – дело чести, доблести и геройства, и ничто не может сломить их, кроме смерти за нашу любимую Родину.
С трибуны мавзолея улыбающийся товарищ Сталин видит движущуюся с транспарантами и радостными, восторженными криками массу и что-то показывает, тыча пальцем в проходящую мимо него толпу.
Гармошечники дружно заиграли. Колонна остановилась. Заключенные сначала медленно, потом чуть быстрее стали изображать танец. Притопывая ногами и выбрасывая руки с зажатыми кулаками, они как бы выражали внутренний протест, накопившийся годами в их искалеченных душах. Топот усиливался, заглушая оркестр и сотрясая мавзолей и кремлевские башни со звездами.
На площадь выехали машины.
– И вот, дорогие мои, наконец, мы видим нашу Бронетехнику, так любимую в народе и нежно называемую «воронок».
– Прекратить! Прекратить безобразие! Всех по машинам! – раздался командный голос.
Из «воронков» стали выскакивать чекисты. Расталкивая прикладами возбужденную толпу, затаскивали в машины. Сопротивлявшихся добивали прикладами и волоком тащили на загрузку.
Дрожащая всем телом Фемида выронила меч и весы – благо, что последние были прикреплены наручниками к кисти руки и не упали, – и, закрыв лицо, горько рыдала.
– Ничего, ничего, королева, – утешал появившийся рядом Лукавый, – ничего не поделаешь, такое время. Каждый несет свой крест. Ну, все, возьмите себя в руки, богиня. Жена Зевса тоже никогда не восставала против своего мужа. – Он поднял меч и вложил в руку Маргарите. – Это орудие возмездия, и оно еще пригодится, моя королева.
Руку с повисшими весами он аккуратно положил на плечо Косматому, отстегнул и снял с руки наручники.
– Теперь они не нужны. Вы сами будете решать судьбу людей строго и справедливо, взвешивая их деяния, – приговаривал он, снимая мокрые повязки, закрывающие рот и глаза. – Дышите полной грудью, – и громко крикнул: – Время!
Косматый достал сотовый телефон, набрал номер и передал Лукавому.
– Алло, это туристическая фирма «Преисподняя»? Вас беспокоит Лукавый. Душенька, а я как рад, как мы с эти чертом Косматым рады. Красавицы вы наши дорогие, дерьмушницы вонючие. Да, скучаю, очень скучаю. Хочу подослать вам клиентов. Конечно, конечно, и сами будем. Пять звезд. Да, да, да, по системе «все включено». Знаю я вас, баловников. Обслуживание ненавязчивое, без насилия, разврата и возврата. Привет от босса. Бай, бай. Ну что, дружище, – обратился к Косматому, сидящему за столом с трубкой в зубах, – выписывай путевки. А курить вредно, «Минздрав предупреждает».
Косматый открыл ящик стола, достал пачку направлений, разложил их на три стопки, тиснул на каждую стопку штамп и с воем: «Пошли к черту!», – хлопнул лапой по каждой пачке. Пыль поднялась столбом.
И тут же раскаленный красный огненный вихрь стал выхватывать «паразитов», опозоривших Образ и Подобие, из разных учреждений, магазинов, транспорта, служебных кабинетов, машин, шикарных особняков и даже с брачного ложа и уносить в спиралевидную воронку. В огненном вихре неслись вопли, крики, плач, истерический смех, ругань, – одним словом, все то, что можно излить в экстремальных ситуациях.
Грузовой ржавый, скрипучий лифт-клетка, заполненный плотно спрессованными телами вопящей массы медленно спускался по вертикальной шахте. Волосатое человекообразное существо, ходя по головам контингента, притаптывало особенно ретивых, пытавшихся высунуть голову выше других, чтобы сделать глоток затхлого воздуха.
