Книга Агентурная кличка – Лунь (сборник) - Николай Черкашин

Вопреки всем скверным предчувствиям наказание за оплошность с «вервольфом» оказалось вовсе не таким уж суровым. Майор Алешин в присутствии Еремеева прочитал объяснительную записку, расспросил, как все было, и, ничего больше не говоря, отпустил лейтенанта восвояси. Два часа, которые прошли до повторного вызова в алешинский кабинет, показались Еремееву самыми томительными в жизни. Должно быть, эти два часа понадобились майору Алешину, чтобы подыскать достойное наказание для незадачливого конвоира, и он его нашел:

– Орест Николаевич, наша машинистка, Вера Михайловна, ушла в декрет. Придется вам какое-то время за нее поработать. Хотя бы двумя пальцами. Другого выхода нет.

Утром лейтенант Еремеев взбегал по винтовой лестнице старого флигеля, отпирал железную дверь секретной части, запирался изнутри на щеколду, задергивал на зарешеченном окне белые занавески, доставал из несгораемого ящика недоконченную работу и, подавив тяжелый вздох, присаживался за ненавистную машинку. Он ненавидел ее за черный цвет, за готическое слово «Аdlег», вызолоченное на каретке, за клавишу с литерой «U», заменявшую в перепаянном шрифте букву «и», за ее гестаповское прошлое (машинку нашли в брошенном особняке тайной полиции). Но все же оттопыривал два рабочих – указательных – пальца и тарабанил так, что литера «О» пробивала бумагу насквозь. Майор Алешин, вычитывая документы, морщился:

– Понежнее, Орест Николаевич, понежнее… Сами знаете, любая машина любит ласку.

Что нравилось Еремееву в шефе, так это всегдашняя вежливость в сочетании с твердым характером. Капитан Сулай – полная ему противоположность. Ходит в неизменной застиранной гимнастерке, хотя все офицеры комендатуры давно уже сшили щегольские кители с золотыми погонами. На ремне фляга в суконном чехле. К ней прикладывается постоянно – у него болят простуженные почки, и он пьет отвар каких-то трав. Конечно, Сулай – чекист Божьей милостью; и чутье и хватка, мужик рисковый – этого не отнимешь. Но уж очень ехиден: чуть что не так – скривит презрительно губы: «Эх ты, пианист!..» И чем ему пианисты досадили?

В сердцах Еремеев снова стал рубить буквы «О». Пришлось заложить новый лист и начать все сначала:

«…Обстановка в Альтхафене характеризуется деятельностью хорошо обученной и материально подготовленной диверсионной группы “Вишну”, названной по кличке ее руководителя, бывшего офицера германского военно-морского флота. Настоящее имя и биографические данные руководителя группы установить пока не удалось.

Особый интерес группа проявляет к осушительным работам, ведущимся на территории затопленного подземного завода по сборке авиамоторов. Так, в штольне “Д”, где была установлена мощная насосная станция, 12 мая с.г. произошел сильный взрыв, выведший установку из строя, убиты два солдата, и тяжело ранен сержант из инженерного батальона. 20 июня такой же взрыв произошел в ночное время в другой штольне; человеческих жертв не было, но насосная установка уничтожена полностью.

Ликвидация группы “Вишну” чрезвычайно затруднена тем, что ее участники укрываются в весьма разветвленной сети городских подземных коммуникаций. Как удалось установить, система городских водостоков, представляющая собой каналы-коридоры, проложенные еще в средние века и достигающие местами высоты двух метров, соединена лазами и переходами с подземными промышленными сооружениями города, оставшимися частично незатопленными. Удалось установить также, что ходы сообщения проложены в подвальные и цокольные этажи ряда крупных городских зданий, в бомбоубежища, портовые эллинги и другие укрытия.

Таким образом, диверсионной группе “Вишну” предоставлена широкая возможность для скрытого маневра, хранения продовольствия, боеприпасов, оружия.

Борьба с диверсантами чрезвычайно затруднена отсутствием каких-либо схем или планов подземных коммуникаций Альтхафена. Тем не менее в результате засады, проведенной 14 июля с.г. оперативно-разыскной группой капитана Сулая в узловой камере портового коллектора, удалось захватить одного из членов банды “Вишну” живым. К сожалению, арестованный изыскал возможность покончить с собой до первого допроса. Личность самоубийцы не установлена. Акты вскрытия и судебно-медицинской экспертизы прилагаются…»

Еремеев еще раз отдал должное деликатности майора Алешина: «арестованный изыскал возможность…» Капитан Сулай непременно бы написал: «По вине лейтенанта Еремеева…»

«…Смерть наступила в результате асфиксии, возникшей вследствие попадания воды в легкие… Особые приметы тела: шрам на первой фаланге большого пальца левой руки, коронка из белого металла на 7-м левом зубе верхней челюсти, татуировка в виде небольшой подковы или буквы “U” чуть ниже подмышечной впадины правой руки…»

Еремеев раздернул занавески, открыл окно, выпустил жужжащих мух и закурил, присев на широкий подоконник. Внизу, во дворе, сержант Лозоходов ремонтировал мотоцикл. Ремонту он помогал задорной песенкой, которую напевал фальшиво и чуть гнусаво, но не без удальства и уверенности в своих вокальных данных.

– Заработались, товарищ лейтенант! – подал голос Лозоходов. – Все уже на обед ушли. Ешь – потей, работай – мерзни!

– И то верно! – согласился Еремеев, закрывая окно. Спрятал бумаги, запер дверь и сбежал, кружа по узкой лесенке, во двор.

После обеда Еремеев возвращался во флигель и стучал на машинке до вечера – часов до семи, сдавал Алешину перепечатанные материалы и уходил со службы. Впервые с самого начала войны у него появились свободные вечера. Раньше, в партизанском отряде, на офицерских курсах, в разведэскадрилье, тем более здесь, в комендатуре, Орест никогда не мог знать, чем именно у него будет занят вечер – срочным поручением, нежданным дежурством или вызовом по тревоге. И еще одно обстоятельство в новой жизни Еремеева доставляло ему неизъяснимое блаженство: у него впервые была своя квартира, вернее, комната, которую он снимал у фрау Нойфель.