Глава 6
Алины не было во дворе. Алины нигде не было. Она не вернулась. Я прошел всю улицу, где встретил ее первый раз в толпе людей: от киоска к киоску. Свернул в переулок к гостинице.
Гостиницу я не узнал. Это было вполне обыкновенное, хоть и несколько обветшавшее здание с тяжелой дубовой дверью. Мне даже показалось, что свернул я не в тот переулок и попал не туда. Но нет, все правильно. Это она, другой гостиницы здесь нет.
У крыльца остановилось такси, вышел мужчина, обыкновенный человек, мне незнакомый. Таксист помог ему выгрузить багаж, и они вместе вошли в здание. Я проскользнул вслед за ними. В вестибюле было довольно много народу. У стойки портье выстроилась очередь. Я встал в ее конец, боясь и надеясь, что портье окажется тот самый. Не очень-то приятно встретиться со своим призрачным двойником, особенно при многочисленных свидетелях, но с другой стороны, я не знал, как по-другому смогу найти Алину.
Портье, молодой человек лет двадцати пяти, совсем на меня не походил.
— Чем я могу вам помочь? — спросил он чужим голосом, когда очередь дошла до меня. Я ничего не ответил и отошел от стойки. Ничем он помочь мне не сможет. Это не тот портье, и это не та гостиница. Проход в мой призрачный город закрыт. Алина осталась там, а я оказался в сугубой реальности. Что же мне теперь делать?
Искать другой выход, а вернее, проход. Но где? В магазине Василия? Снова войти в примерочную? По примеру моего незадачливого бизнесмена, разыграть всю сцену заново, вернуться в «тот» момент? Уверен, ничего из этого не получится, ведь и у Василия все вышло совсем не так, как он задумывал. Что же тогда?..
Фотографии. В детстве они меня никогда не подводили. Стоило взять их в руки, стоило мысленно пройтись по заснятым на них улицам, как я уже оказывался там, в моем городе. Может, попробовать и сейчас? Но для этого придется ехать на дачу. Письма от Дамианоса хранятся на чердаке в старом чемодане.
* * *
На вокзале было по-летнему многолюдно и шумно. До моей электрички оставалось еще много времени — я забыл расписание и поэтому приехал раньше. От нечего делать прошел по перрону из одного конца в другой, остановился у газетного киоска. Вспомнилась поездка на дачу Александра Ивановича, но так, будто это было мое собственное воспоминание, моя собственная поездка — восемь лет назад. Нет, восемь с половиной, тогда уже начиналась зима. Рассеянно рассматривая витрину газетного киоска, я увидел расческу и захотел ее купить: очень удобная, небольшая, она легко поместится в кармане брюк… И испугался, ощутив себя другим человеком, поскорей отвернулся от витрины, прогоняя наваждение.
Но наваждение не желало меня отпускать. Резкий ледяной порыв ветра пронзил до костей. Сжавшись, я отошел к другому киоску, с хот-догами. Ничего не изменилось за эти восемь с половиной лет. Мне захотелось купить стаканчик кофе, чтобы хоть немного согреться, но в киоске продавались только холодные напитки. Объявили посадку на чужой поезд. Я пошел дальше по перрону, втянув голову в плечи, спасаясь от ноябрьского, почти зимнего холода. Раскрасневшиеся потные лица людей, бегущих навстречу, и их летние наряды создавали ощущение нереальности происходящего, хотя они-то как раз и были реальны. Помогут ли фотографии вернуться в мой город? Не знаю, но нужно пройти моим ноябрьским путем до конца.
Моим или путем Александра Ивановича? Он все время вмешивается. Его состояние отчаяния и растерянности переплетается с моими ощущениями той давней поездки, за два дня до того, как на даче собрались мои будущие герои. Книга, которую я держу в руке, преображается в портфель и ужасно мешает, когда я бегу, боясь опоздать — спокойно иду — по переходу.
Пятнадцатая платформа. Объявили посадку на мою электричку. Вхожу в вагон и радуюсь, что успел. Бесшумно и плавно поезд набирает ход, бесшумно и плавно несутся мысли в моей — в чужой — голове. Как же от них избавиться? Открываю книгу, смутно пожалев, что не купил в киоске газету. Вчитываюсь в текст, прогоняя чужие сожаления. «Ключ». Триста восемьдесят шестая страница, как номера всех комнат утраченной сегодня гостиницы. Эта книга — мой пропавший талисман, много лет служивший другому человеку. Он украл его и поплатился. «Так вот он каков — камень, похожий на кусок сала»[7]. Так вот он каков — номер так и не найденной мной комнаты. Мой, чужой сон — сон Пифагора. Все мои герои и я сам — только сон, мой собственный сон. Так стоит ли мучиться, стоит ли вообще что-то делать, если рано или поздно все окончится пробуждением? Узнать число гармонии — не значит ли это узнать миг всеобщего пробуждения? Но что значит это пробуждение?
Пелагеевка. Мне выходить. Но стоит ли? Не проехать ли свою остановку?
Нет, это опять вмешались чужие мысли.
Я встал и спокойно прошел к выходу.
На станции было немало людей. А тогда, в ноябре, она была совершенно пустынной, производила впечатление заброшенной, нежилой. Я шел в поселок через поле. Нет, это Александр Иванович шел через поле, потому что не знал, что неподалеку есть вполне приличная дорога. По ней я сейчас и пойду.
Я шел по дороге, поле, усыпанное крупными белыми хлопьями, осталось справа, а слева — лесок, который в предзимье представлялся ему тоскливым и жалким. Столбы высоковольтной вытянулись в стройную линию. Вот здесь был обрыв, вот здесь она схватилась за провод. Маша, первая жертва. Жертва чего? Если отрешиться от глубокого прошлого… От него нельзя отрешиться, все дело именно в нем.
Мимо меня на станцию прошло шумное семейство дачников: двое детей, двое взрослых, с корзинками и корзинами, покрытыми разноцветными платками. Дорога завернула в поселок.
А вот калитку перекрасили, теперь она была не голубой, а светло-зеленой и стояла приоткрытой. Неужели в доме кто-то есть? Как некстати! На секунду мне представилось, что на даче я встречу тех семерых, и я почувствовал ужасную досаду, но почему-то не страх. Поднялся по ступенькам крыльца и остановился, ожидая, что распахнется дверь и на пороге появится Вячеслав. Не появился, да и не мог, ведь это не мой день повторенья, а Александра Ивановича, просто он переплелся в ощущениях с моим. Я приезжал на дачу за два дня до него. Но странно, почему я все, до мельчайших деталей знаю? Почему я вижу то, что происходило с ним? Почему я всегда видел и знал то, что происходило или произойдет с другими?
Я открыл дверь и вошел в дом. В комнате за столом, спиной ко мне сидела моя мать. Перед ней лежали знакомые мне конверты и фотографии.
— Мама! — закричал я. — Что ты здесь делаешь?
Она вздрогнула и обернулась. Затем судорожно начала собирать со стола конверты, но поняла, что я их уже увидел, бросила и опять ко мне повернулась.
— Ладно, давно пора было с тобой поговорить, — смущенно улыбнувшись, сказала она.
— О чем? — я не хотел никакого разговора.
— Об этом! — Она кивнула на конверты. — Об этих письмах. Ты ведь все равно их читал? Да и не только о них. Присаживайся.
