– Пожалуй, что так… – бумажным голосом поддержала я Берту Эммануиловну и разорвала пополам безнадежно испорченный мною формуляр.
– Ничего вы не понимаете! – все таким же певучим голосом проговорила Танечка. – Я давно на него смотрю. Он вовсе не старый. Он взрослый, опытный, красивый… Я могла бы стать для него всем!
– Например? – не унималась Берта, что было хорошо, потому что я постеснялась бы спросить, насколько далеко относительно Конькова простираются планы Танечки.
– Например? Будто не знаете! Это же классический вариант, когда мужчина намного старше. Молодая жена для него является и возлюбленной, и дочерью одновременно.
– А вдруг у него уже есть и возлюбленная, и дочь одновременно? – усмехнулась Берта.
– Нет! Я проверила… по своим каналам, – убежденно заявила Танечка. – Он холостой. Ну… конечно, был женат, но в далеком прошлом, так что путь открыт.
– Значит, ты, Танечка, намереваешься проскользнуть сразу в жены?
– Ну… не сразу… Он же еще не знает, что мне понравился. Он наверняка думает, что такие молодые девушки не для него. Представляете, какой я сделаю ему подарок, когда открою свое сердце! – И Танечка провальсировала вокруг стеллажа с новыми поступлениями литературы по маркетингу.
От дальнейшего обсуждения этой животрепещущей темы Берту Эммануиловну с Танечкой оторвали читатели, которые почему-то вдруг валом повалили в библиотеку. Я принялась переписывать испорченный формуляр, а сама все поглядывала на Танечку, которая из не слишком привлекательной девушки прямо на глазах превращалась в обворожительную юную женщину.
Про распустившийся цветком рот я вам уже сказала. Добавлю еще, что в светло-карие глаза Танечки будто сыпанули порошка какао, такими они сделались сладко-шоколадными. А жесты… Вы бы видели, с какой грацией она доставала книги с полок и подавала их читателям. В движениях уже сквозила уверенность жены Константина Ильича Конькова, которая одновременно и возлюбленная, и дочь. Еще бы! Разве мужчина в возрасте сможет отказаться от молодой девушки? Да никогда! А значит, дело почти что слажено. Дело, оно за малым: Конькову придется прийти за какими-нибудь двумя-тремя книгами, прежде чем Танечка откроет ему свое сердце.
Ох уж эта самонадеянность юности! Молодым кажется, что им принадлежит весь мир: бутики, доллары, роскошные автомобили, Интернет, тысячи сортов пива, дорогие сигареты, казино, клубы, «Фабрики звезд», реалити-шоу, презервативы с запахом земляники и, главное, любовь. Любая: свободная, узаконенная браком, голубая, розовая, групповая… Им только ни к чему платоническая. Они даже не знают, что это такое.
Я, которая тоже давно уже утратила платоничность чувств, некстати вдруг вспомнила себя в постели с предметом мечтаний Танечки. И что же мне было не так? Коньков действительно красивый мужчина: стройный, поджарый, с сухим горячим телом и ласковыми руками. И губы у него… настойчивые и жадные… Может быть, Константин Ильич слишком поторопился сразу выпить меня всю? Такие бледные поганки, вроде Альбины Александровны Дюбаревой, раскачиваются медленно.
На следующий день Танечка за полчаса до закрытия библиотеки слонялась по залу с сумочкой на плече и книгой в руках, чтобы сразу дать Конькову понять, что она уже давно должна быть дома, но из-за него специально задержалась.
Константин Ильич, пришедший за десять минут до закрытия, сразу оценил ее самоотверженность:
– Я вас задержал? – смущаясь, спросил он.
Я смотрела на него во все глаза. Ему всегда шло смущение. Когда он пытался ухаживать за мной, тоже смущался. При этом его улыбка делалась виноватой и съезжала несколько набок. Глаза щурились, а длинные ресницы терлись друг о друга и, казалось, даже производили легкий шорох.
– Ничего страшного! – Танечка сказала это таким тоном, что и дураку стало бы ясно, что на самом деле все как раз очень страшно, а потому провинившемуся надо срочно отрабатывать свою провинность. Она посмотрела на свои часики и сказала: – На автобус еще успею! У вас ведь, наверное, тоже конец рабочего дня?
Коньков, который все еще не понимал, что на него расставлены сети, кивнул, а молоденькая паучиха весело предложила:
– Тогда пошли! По дороге я вам расскажу про вторую книгу. Ее сегодня не привезли, так как…
Что Танечка наплела ему про вторую книгу, я не слышала, потому что делалось это уже за дверью библиотеки. Поскольку конец рабочего дня был у всех, я тоже взяла свою сумку и вышла почти сразу за ними. Танечка с Коньковым шли впереди, и она, будто бы в запале объяснений, то и дело касалась его локтя тонкими наманикюренными пальчиками, точь-в-точь, как советовали незабвенные «Будни тяжелого машиностроения». В автобус они сели вместе, и уже Коньков поддерживал ее под локоток своими сильными руками. Может быть, я и не обратила бы на это особого внимания, если бы не знала, что Константин Ильич живет совсем в другой стороне.
Когда я ложилась спать в своей пустой и гулкой квартире, мне показалось, что подушка еще хранит запах волос Конькова. Этого не могло быть, потому что я уже меняла белье. Я подумала: не выпить ли мне остатки водки, еще оставшиеся в бутылке, которую мы распивали с Беспрозванных.
Я встала с постели, нашла в шкафчике бутылку и потрясла ею перед глазами. Прозрачная жидкость вспучилась, вспенилась, бултыхнулась обратно на дно и приняла прежнее спокойное горизонтальное положение. Так было и со мной. Я попыталась вспениться от ласк Конькова, но пришлось лечь на дно, уйти в тину. А тело у него крепкое, а руки… По моей коже вдруг пробежали мурашки… но и тут же исчезли. Что это? Наверное, не стоит пить водку.
Весь следующий рабочий день прошел для Танечки под знаком ожидания Конькова. Она пританцовывала между стеллажами и одаривала всех страждущих книг лукавыми улыбками, которые означали: «Поглядите, разве я прежняя Танечка? Я новая! Я возлюбленная и желанная!» Читательницы женского пола брезгливо пожимали плечами, что означало: «Подумаешь! Не ты первая, не ты последняя». Мужчины вопросительно заглядывали ей в глаза: «Может, и нам что-нибудь перепадет?»
Я силилась понять по ее поведению, было ли у них уже что-нибудь с Коньковым или нет? Конечно, они вчера только первый раз ушли вместе из библиотеки, но что мешало Танечке сказать Константину Ильичу что-нибудь в моем, теперь уже общем с командированным из Днепропетровска, стиле: «Мы с вами взрослые люди…», и тому подобное. И неужели он согласился? Неужели все в этом мире так просто? Неужели любой человек так просто может быть замещен другим?
Коньков опять пришел в библиотеку к концу дня. Танечка, превратившаяся от ожидания в реактивный снаряд, молниеносно вылетела из-за стойки, вручила ему книгу, и они опять вышли из библиотеки вдвоем.
– Ой, девка! – покачала головой Берта Эммануиловна. – Не по себе сук рубит! Ой не по себе!
Я пожала плечами, что можно было принять как за одобрение мысли Берты, так и за ее неприятие. Мне ли обсуждать Конькова и Танечку?
Я специально долго копошилась в библиотеке, чтобы они смогли уехать по своим делам к тому времени, когда я подойду к остановке. Но мне не повезло: автобуса, видимо, долго не было. Народу скопилось очень много, но я моментально выхватила из толпы взглядом Конькова и Танечку. Они о чем-то весело и непринужденно болтали. Танечка стояла ко мне спиной, но даже спина ее была счастлива. Константин Ильич, наклоняясь с высоты своего роста, смотрел ей в лицо не то с удивлением, не то с восторгом.
