Поторапливая себя, я подпрыгивала на кочках, несясь по грязной дороге так быстро, как только могла. На развилке я наконец заметила деревянную табличку, терявшуюся на фоне пейзажа; из-за паники мое восприятие обострилось, и мне удалось различить надпись мелким шрифтом: «Belvédère, 5 Км».
Повеселев, я повернула в направлении стрелки. «Вот видите! – думала я. – Я гениальный штурман! У меня еще куча времени!»
Но я не успела в полной мере насладиться триумфом, обнаружив, что догоняю другую машину. Она пробиралась по дороге с дотошной медлительностью, практически останавливаясь перед каждой крохотной ямкой. Метр за метром. Вот она взбирается на малюсенький бугорок – загораются стоп-сигналы. Дюйм за дюймом. Это был серебристый «Фольксваген Жук» с откидным верхом, современная модель, с грязным задним стеклом и швейцарскими номерами. Внутри была пара, мужчина и женщина, которые, судя по невероятной любви, которую водитель испытывал к педали тормоза, либо страдали иррациональным страхом повреждения лакокрасочного покрытия, либо были наняты моими врагами, чтобы свести меня с ума.
Время шло. Я подумывала обогнать «Жука», но дорога была слишком узкой. Я чувствовала, что брешь в моей пунктуальности разрастается. Я уже опоздала на десять минут. Двадцать минут. Полчаса. Мои пальцы свело судорогой от желания протянуть руки сквозь ветровое стекло и свернуть водителю шею.
Вдали появился еще один автомобиль, двигающийся к нам навстречу на низкой скорости, которая по сравнению с нашим черепашьим шагом казалась головокружительной. Подъехав ближе, он превратился в черный забрызганный грязью грузовик. За рулем я увидела мужчину, на соседнем сиденье – маленького мальчика, подпрыгивающего на кочках, а в кузове – закрепленный ремнями контейнер с молоком. Сколько еще перевозчиков молока встретится мне на этой богом забытой дороге? Но вот грузовик оказался прямо перед нами. Перед моими глазами два автомобиля станцевали импровизированную джигу – двигались вперед-назад, пока им не удалось разъехаться, – затем на несколько секунд остановились бок о бок (при этом водители обменялись парой фраз), и наконец «Жук» пополз дальше. Я затормозила перед грузовиком и опустила окно.
«Bonjour!» — сказала я, вытягивая шею, чтобы оказаться на одном уровне с водителем.
Мужчина с обветренной кожей и небритыми щеками поднял руку и поприветствовал меня: «Мадам Ма?»
«Oui?»[287]– Ну и ну. Откуда он знает мое имя?
«Je suis desolé, mais…»[288]
Это был alpagiste. Он сказал, что его вызвали вниз, чтобы срочно привезти сыр. Даже в моем расстроенном состоянии я задалась вопросом, в чем конкретно заключается эта сырная необходимость.
«Я ждал вас», – сказал он.
«Je sais… j’étais…»[289]начала я и остановилась. Я не смогла бы объяснить то, что произошло, даже по-английски.
Он пожал плечами: – «Я вернусь через несколько часов. Вы можете поговорить с моей женой. Она все еще там». – Махнув рукой, он нажал на педаль газа. В зеркале заднего вида я наблюдала за тем, как его грузовик затрясся вниз по плохой дороге.
На вершине горы я увидела деревянное здание горнолыжного подъемника – с покатой крышей, неосвещенное, с закрытыми ставнями. Внутри болтались пустые кабинки. Рядом стоял ресторан «Belvedere» с широкой террасой, отделанный панелями темного дерева. На парковке я заметила автомобиль своих заклятых врагов – «Фольксваген Жук», как ни в чем не бывало вписавшийся в парковочную разметку. Его владельцы, вероятно, изучали обеденное меню на солнечной террасе ресторана.
В некотором отдалении стоял маленький каменный домик, низкий и прямоугольный, с толстой деревянной дверью и без окон. Возможно, это и есть летнее шале-сыроварня? На съезде к основной дороге я увидела знак с надписью: VENTE DE FROMAGE — сыр на продажу. Когда я вышла из машины и подошла к двери, поджарая черная овчарка вскочила и залаяла. Я сделала еще несколько шагов вперед, собака залаяла громче, затем лай перешел в рычание. Я испробовала все трюки, которые знала: ласково заговаривала с ней, делала вид, что ищу в сумочке лакомство (хотя маловероятно, что собака приняла бы скомканную тряпочку за свиную кость).
Хвост собаки был опущен, а уши прижаты: это был пастуший фермерский пес, преданный своему хозяину и настороженно относящийся к незнакомцам.
Пес ходил передо мной по границе охраняемой территории. Я шагнула по направлению к шале, и он оскалился. Шаг назад, и он перестал рычать. Несколько шагов назад, и он снова лег в тени трактора, но голову не опустил, продолжая следить за мной.
Я приехала, чтобы узнать о сыре Бофор – основном ингредиенте савойского фондю, об альпийских шале, в которых его готовят, о лугах, поросших сладкой зеленью, душистыми травами и ароматными цветами. Вместо этого я стою, не смея отойти от машины. Я беспомощно смотрела на склон, поросший пурпурными дикими цветами, в обрамлении величественных гор и ясно-голубого неба. Но когда с ледников подул легкий ветер, трава дрогнула, и я почувствовала озноб, несмотря на солнце, обжигающее мои плечи.
Восемь месяцев назад я попробовала свое первое сырное фондю, тягучее и тающее, приятно согревающее изнутри. Был январь – один из тех холодных сырых парижских вечеров, когда чувствуешь себя как в холодильнике. Я только что вернулась из теплых объятий Южной Калифорнии, куда ездила на рождественские каникулы к своим родителям. Декабрь в округе Ориндж был такой же, как и в детстве, – неизменно солнечный, но почему-то я почувствовала некоторую неестественность ситуации, наряжая рождественскую елку в сарафане. Видимо, я слишком много зим провела в других местах. Скорее всего, проблема была во мне: надо мной висело серое хмурое облако моей тоски по Кельвину, который становился все более серым, когда мы одновременно открыли наши подарки перед экранами ноутбуков, и все более хмурым, когда мы сели за праздничный стол в тысячях миль друг от друга. За столом у моих родителей индейка показалась мне суховатой, а начинка – пресной (ведь со мной не было моего мужа), но я глотала как можно быстрее, пряча от мамы тревогу в своих глазах, чтобы не растревожить и ее.
Приятно было снова оказаться в родительском доме: ночевать в своей детской, утешаться отцовским острым тофу и безлимитным доступом к кулинарным телешоу; приятно также было поручить заботу о стирке моего белья горничной родителей. Но жизнь здесь казалась нереальной, как будто я очутилась в параллельной вселенной, где я все еще была подростком с выглаженными футболками, запретом на поздние возвращения и отсутствием личной жизни. К Новому году мне уже хотелось обратно в Париж. Я была готова снова взять на себя бразды правления повседневностью, вернуться в нашу квартиру, которая, несмотря на сквозняки и протекающие трубы, была моим домом. Я соскучилась и по самому Парижу – даже по холодному, темному, морозному Парижу, в котором солнце если и выходило из-за туч, то лишь на пару часов в день. Находясь в Париже суровой североевропейской зимой, чувствуешь себя членом закрытого клуба – пусть это и клуб отчаянных, лишенных света и шмыгающих носом, с постоянно промокшими ногами и глазами, блестящими от лихорадки.
