Августа чуть в ладоши не захлопала от восторга, но вовремя сдержалась. Вот это штуковина! Кого бы еще повидать? Не посмотреть ли, чем занимается ее новоиспеченный любовничек Мемнон? Вдруг ему оказалось мало своей императрицы, и он пошел расходовать остатки любовного пыла к девкам. Вот она ему покажет, приперев к стенке доказательствами измены.
Словно подслушав ее мысли, Потифар сделал предупреждающий жест и возложил руку на сердце. Клеопатра поняла, что пора говорить о сокровенном.
– Покажи мне… моего ребенка!
На этот раз чудесное зеркало размышляло намного дольше.
Селена нервно кусала губы, готовая разрыдаться от разочарования и горя.
И тут в глубине прямоугольника показалась… ослиная морда.
– Эт-то что?! – обалдела августа. – Это как?! Шутка?!
– Что случилось? – заволновался первосвященник.
– Но там осел! Посмотри сам!
Потифар покачал головой:
– К сожалению, я не могу видеть то, что и ты. Зеркало богов дает видения, предназначенные только для одних глаз. Каждый вопрошающий видит в нем что-то свое. Отвори душу и не сомневайся в воле всемогущих. Смотри дальше, зри сердцем!
Владычица снова уставилась в это окно в мир иной.
Кошмарный осел исчез. А вместо него появился чудесный голубоглазый и златокудрый мальчик, уже почти юноша. Отдаленно он чем-то походил на Мемнона.
«Вот, – удовлетворенно подумала она – Я таки не ошиблась в выборе».
Милый малыш заполонил ее воображение. Августа почувствовала, что уже, как ни странно, любит его. Но когда же, когда они встретятся?
Задала вопрос вслух.
В «окошке» показались дома, улицы, храмы.
Селена широко распахнула глаза.
Этот город был ей знаком. Еще бы, ведь там она родилась. Там старая ворожея нагадала юной босоногой девчушке великое будущее.
Мемфис!
Нужно непременно совершить туда паломничество, поклониться древним святыням, отеческим гробам.
– Ты видела, божественная! – кивнул Потифар. – Ты знаешь…
Когда Гавейн с Парсифалем, наконец, пришли в себя, в пещере уже никого не было.
Факелы и «вечные лампы» снова горели как ни в чем не бывало. Так что ничего не мешало им получше рассмотреть то, что находилось вокруг.
Ничего.
За исключением того, что оба рыцаря Стоячих Камней были крепко связаны по рукам и ногам.
Крепыш попробовал было напрячь все мускулы, чтобы порвать путы, но у него ничего не вышло. То ли члены онемели от долгого лежания, то ли веревки слишком крепкие попались. Подергался, подергался, да и перестал.
Блондин же и пробовать не захотел, с первого взгляда оценив толщину оков и соразмерив их с собственными силами.
– Что делать будем? – поинтересовался у бородача, прекратившего изображать из себя Геракла, побеждающего змей.
– А ты как думаешь? – ответил вопросом на вопрос Гавейн.
– Знал бы – не спрашивал, – огрызнулся Перси.
– Ух, – проскрежетал в бессильной ярости зубами здоровяк, – только попадись мне этот мерзкий осел! Голыми руками на куски порву!
Юноша вздохнул.
Лишь редкий дурак, типа его товарища, готов трижды наступать на одни и те же грабли. Лично с него уже достаточно. Дал бы Хонсу живым здоровым выбраться из этого проклятого могильника. А уж там он найдет повод отбояриться от дальнейшего участия в таком неудачном квесте.
Скажется больным или…
Ой, да мало ли возможностей задурить голову трибуну.
Ланселат ведь только с виду такой грозный. А сам не умнее и не хитрее тупицы Гавейна. И за что его Арторий так отличает? Лишь за то, что тот был первым из имперских военачальников, которые встали под руку британского наместника?
Вот он, Парсифаль, ничуть не хуже, а может, даже и лучше справился бы с ролью командора личной гвардии проконсула. Его этому с пеленок учили. Не то что выходца из низов Ланселата.
Хорошо бы самому занять место трибуна. Вот только как?
Через Артория действовать не получится. Битый номер. Недолюбливает он молодых да ранних выскочек.
Через Жиневер? Но Ланселат к такому лакомому куску вряд ли допустит. У них с супругой наместника давняя и прочная связь. Хотя, как на взгляд Парсифаля, дама уже давно бы с охотой поменяла своего чуток подрастерявшего лоск и пыл кавалера на кого-нибудь помоложе. Не зря же она в последнее время так и строит глазки красивому белокурому юноше.
Самый верный путь – втереться в доверие к верховному понтифику. Как заметил Перси, тот стал все чаще проявлять недовольство нерасторопностью трибуна. Когда проконсул назначал друга временным правителем Сераписа, Мерланиус был единственным из Арториева круга, кто усомнился в правильности подобного выбора. Что-то не то и не так сделал Ланселат. Надо бы сыграть на их противоречиях…
– Ты что, оглох? – рявкнул ему прямо на ухо Гавейн.
– А? что? – переполошился блондинчик.
– О чьей-то заднице размечтался? – грубо заржал крепыш.
Вот же хамло!
– О твоей! – отбрил.
– Не-а! Я не по этой части. Я баб люблю! Слышь, что говорю. Давай кто-нибудь попробует перегрызть веревки другого!
Блондину совсем не улыбалась перспектива портить свои зубы о грязные путы, причем вдыхая «ароматы» давно не мывшегося напарника. Поэтому он с готовностью подставил свои собственные вервия.
Покладистый Гавейн спорить не стал.
Куда там неженке с его слабыми челюстями справиться с подобным «противником».
Едва здоровяк взялся за дело, как неподалеку послышался подозрительный свист.
– Елы-палы! – выплюнув обрывки нитей, крякнул бородач. – Никак снова начинается?! Ну никуда от этого ишака не спрячешься!
– Может, это не он? – усомнился Перси.
– Он, он! Точно тебе говорю. Вернулся, чтобы полюбоваться на наши мучения, гад! Смотри!
В помещении снова потемнело, а над саркофагом зависло точно такое, как они недавно видели, прозрачное, голубоватое облачко.
– Во! Сейчас из него лысый жрец появится!
И точно.
Из сгустка, зависшего прямо над крышкой саркофага, появилась лысая голова. Правда, не полностью обритая. На макушке осталась толстая прядь волос. Но одежда была такой же: длинная до пят рубаха с широкими рукавами, поверх которой была небрежно накинута леопардовая шкура.
Что-то поразительно знакомое почудилось Парсифалю в облике фантома. Но рассмотреть его получше юноша не мог. Черты «лица» видения каждое мгновение менялись, плыли.
Призрак начал медленно облетать саркофаг посолонь.
