Если не будут приняты никакие меры помощи, в войсках может создаться мнение, что для них ничего не делается. Для штаба корпуса невыносимо предъявлять к войскам все новые требования, а самим стоять с пустыми руками и утешать на будущее. В конце концов, от этого пострадает доверие к командованию. Штаб 3-й танковой армии… от 15.1.1942 г.».
В последующем и Верховное командование, и командиры Красной армии многому научатся. Будет использован и немецкий опыт: так, в 1944 г. успех так называемых «десяти сталинских ударов» будет достигнут именно сосредоточением сил на определенных участках фронта. Но 1942 г. был для Красной армии годом учебным, как бы ни критиковали за это название В. В. Бешанова. А. С. Орлов, полковник, доктор исторических наук, сотрудник Института военной истории МО РФ, в июне 2003 г. также признавал: «…Весь 1942 год ушел на обучение нашей армии современной войне. Обучение это шло в ходе боев, отсюда и огромные потери не только в 1941 и 1942 годах, но и в 1943-м…»
Истоки необходимости такой «учебы» лежали, прежде всего, в решениях Ставки ВГК. По мнению другого специалиста – доктора исторических наук, в настоящее время научного директора Российского военно-исторического общества М. Ю. Мягкова, «…масса примеров 1941–1942 годов, когда были приняты решения, с которыми определенные командующие могли быть не согласны. Но на этих решениях настаивали. Здесь и битва под Москвой, и весенне-летние события 1942 года… На мой взгляд, командование, в том числе и верховное, тогда еще трудно представляло себе сложности механизма выполнения решения после отдачи того и иного распоряжения – не все совершается, как по мановению волшебной палочки, от одного телефонного звонка, одного решения. Но требовало… Каждый раз принимались решения, которые не были как следует продуманы, которые не учитывали реально сложившейся ситуации и в конце концов вели к большим потерям. Причем в любом случае эти решения принимались на высшем государственном уровне».
Известно, что предвоенный младший и средний кадровый офицерский состав в основном погиб в сражениях 1941 г. Пришедшие им на смену после краткосрочных курсов командиры не имели необходимого опыта боев и, как правило, очень быстро погибали или выходили из строя, как видно на примере 359-й стрелковой дивизии. Приходили новые командиры, и история повторялась.
Но высший командный состав: командующие фронтами, армиями, работники Ставки и Министерства обороны – кадровые офицеры, многие – участники Первой мировой и Гражданской войн. Пусть какая-то их часть использовала прежний опыт, уже не соответствующий новым условиям войны, но основная часть высшего офицерства понимала неадекватность сложившейся ситуации принимаемых на государственном уровне решений, но не противостояла этим решениям. Ответ на вопрос: «Почему?» – очевиден: это могло стоить каждому не только звания, должности, но, возможно, и жизни. Более того, они и сами стремились выполнить не подкрепленные материально решения, и требовали выполнения своих приказов от подчиненных. Следовательно, они разделяют с высшим командованием страны ответственность за неудачи и большие человеческие потери.
* * *
Целый ряд вопросов, не таких масштабных, но не менее значимых для истории армии этого периода, не нашел точных ответов в выявленных архивных материалах и требует дальнейших исследований.
Один из них – вопрос о раненых. Что произошло с ранеными 39-й армии, которые остались на территории, занятой частями 29-й армии, и о которых сообщалось в донесении 1 февраля 1942 г.? Вышедшие из окружения 800 раненых – это раненые только 29-й армии, или в их числе были и воины 39-й армии?
О медицинским обеспечении действий двух армий в январе – феврале 1942 г., хотя и довольно поверхностно, рассказано в книге «Борьба за жизнь раненых и больных на Калининском – 1-м Прибалтийском фронте (1941–1945 гг.)» бывшего начальника Военно-санитарного управления Калининского фронта А. И. Бурназяна. При работе над книгой он использовал не только собственные воспоминания, но и материалы Архива военно-медицинского музея [современное название – Архив военно-медицинских документов при Военно-медицинском музее в Санкт-Петербурге. – С.Г.].
Когда войска 39-й армии, совершив глубокий прорыв обороны противника, вели бои за Сычевку, санитарный отдел армии 20 января направил в район Осуйское передовые эшелоны ППГ № 500 и 797, которые стали госпиталями 1-й линии. Остальными силами этих госпиталей прием и обслуживание раненых продолжались в деревнях севернее Ржева, которые стали тогда госпиталями 2-й линии. Санитарный отдел 29-й армии развернул госпитали 1-й линии также в деревнях севернее Ржева. Когда 21–23 января противник закрыл прорыв и перерезал коммуникации двух наступавших советских армий, пути эвакуации раненых на север исчезли, и эвакуация раненых полностью прекратилась. В то же время в связи с ожесточенными боями их количество значительно увеличилось. Так, к середине февраля в 39-й армии их число достигло 12 000, возникли трудности с обеспечением их питанием. Положение в 29-й армии было еще более сложным, так как ее госпитали, а также медсанбаты 185, 246, 365-й стрелковых дивизий оказались вне кольца окружения, севернее основного фронта. В книге И. Ладыгина и Н. Смирнова «На ржевском рубеже» утверждается, что до 15 февраля медсанбат 185-й стрелковой дивизии находился в Окороково, что не соответствует действительности. Скорее всего, там был создан какой-то медицинский пункт или находился медсанбат другой дивизии.
Ситуация ухудшилась, когда войска 29-й армии оказались в полном окружении. В создавшихся условиях медсанбаты обслуживали раненых из разных соединений. Организовать воздушную эвакуацию раненых из 29-й армии не удалось, так как район, занимаемый окруженными частями, был небольшой и не имел удобных, хорошо оборудованных площадок. Кроме того, по словам А. И. Бурназяна, летчики санэскадрильи не были подготовлены к ночным полетам, а дневные перелеты через территорию противника были опасны. В то же время уже в конце января в госпитали № 500 и 797 39-й армии началась доставка самолетами медицинских материалов и продовольствия. В первых числах февраля из этих госпиталей началась эвакуация раненых санитарными самолетами, а 5 февраля была эвакуирована первая группа раненых по земле в сторону Нелидова. После этого эвакуационное направление Нелидово – Андреаполь стало для 39-й армии основным.
Условия обслуживания раненых в 29-й армии можно представить из отдельных документов 183-й стрелковой дивизии. Так, в боевом донесении в 5.30 29 января штадива 183 есть запись: «Пути подвоза и эвакуации отрезаны. МСБ переполнен ранеными». Командир этого медсанбата военврач 2-го ранга Голосов после выхода из окружения к своему отчету о работе с 22 января по февраль 1942 г. приложил объяснительную записку. В ней говорилось, что при ограниченной возможности эвакуации приходилось расширять хирургическую работу и госпитализировать у себя большое число раненых, причем не только своей дивизии, но и других соединений. Так, в медсанбате обслуживались раненые 185, 246, 365, 369-й стрелковых дивизий 29-й армии, 262, 357-й и других дивизий 39-й армии. Сложная оперативная обстановка вынуждала неоднократно перебазировать медсанбат с ранеными в другие места при ограниченном наличии транспортных средств и нередко под огнем противника. Особенно сложно это было сделать при внезапных прорывах вражескими частями нашего переднего края. За отчетный период медсанбат пришлось развертывать в деревнях Рязанцево, Появилово, Горенки, Клины. Ключи, Высокое, Плотки, Шапково, Елизарово, Аканниково, Новиково и др. При отрыве от баз снабжения приходилось экономить расходование перевязочных средств и медикаментов, наладить стирку бинтов, бывших в употреблении. Частично перевязочные материалы и другое медицинское имущество медсанбат получал из ППГ, когда эти средства стали доставляться туда самолетами. Возникшие трудности с организацией питания раненых облегчились после того, как местные жители деревень, где размещались раненые, начали активно помогать в поисках продуктов питания и даже в приготовлении горячей пищи для них. Выше уже назывались жители д. Ерзова, которые помогали доставать продовольствие для окруженных.
