— А ведь это просто! И странно, что ты не понимаешь…
— Не понимаю я таких расчетов. Если человек хочет уехать, значит, надо уехать.
— Стало быть, не хочет этот человек уезжать…
Джон вдруг резко повернулся и схватил ее в охапку.
Она чувствовала его губы на своих губах — поцелуй получился пополам со слезами, кажется, она плакала.
«Пусть так… пусть Джон… Ей следует быть благодарной ему…» Она понимала, что, если бы он не держал ее так крепко в объятиях, она бы, наверное, бросилась в темную осеннюю воду…
В общем, еще раз подтвердилось Соломоново: «Никто не знает, откуда приходит и куда уходит любовь». О второй, печальной, части этого изречения они с Джоном старались не думать…
Случилось то, что должно было случиться. Есть любовь на свете или нет, бог весть. Но верно, что есть магнетизм — плохо преодолимая сила притяжения, возникающая мгновенно, загадочно и непостижимо… Есть угадывание, начинающееся с первого взгляда: ты мне сужена, милая; ты мне сужен, милый. Надолго ли, не знаю, но что нам не разминуться, это точно.
Марина, чуть улыбаясь, вспомнила то их первое общее утро…
— Хорошо, что ты не храпишь…
— Что, не любишь? — взволновался Джон. Известно, что с возрастом многие мужчины начинают храпеть, а ему, в его сегодняшнем блаженно-счастливом состоянии, хотелось провести с этой женщиной много-много лет.
Слабое полуденное зимнее солнце, пробиваясь сквозь мелкий переплет стильных «турецких» окон, квадратиками ложилось на его красивую в рельефных бугорках мышц спину… Марина по очереди поцеловала все эти солнечные квадраты.
— Я в тебе сейчас люблю все… Но не во мне дело… Здесь же все прослушивается, кругом «жучки»… Думаешь, приятно: храпит человек всю ночь, а им — слушай, слушай, слушай… Вдруг сквозь храп какая ценная информация пробьется! Некоторые ведь выбалтывают во сне свои секреты.
— Заботишься о людях?
— Угу… Я и Лорду всегда говорю: не чавкай во время еды — люди слушают…
— А он?
— Никакого почтения к секретным службам… Чавкает, как лошадь. Я ему говорю: ты ведь все-таки приличная собака…
«Приличная» собака-лошадь, услышав, что о ней сплетничают, поднялась с ковра и предприняла еще одну попытку отодвинуть Джона и внедриться на постель между ним и своей хозяйкой. Это означало: «Я здесь столько времени, и никогда, ни-ни, вся жизнь прошла на полу… А ты какой шустрый, только вчера появился и уже на кровати?!»
Джон не был ни особенно богат, ни исключительно умен, да и не то чтобы престижен… Точнее, Марина об этом даже не задумывалась… Это раньше, закрыв глаза, чтобы ее не обвинили в холодности (а напротив, расценили сомкнутые якобы от страсти веки как доказательство блаженства), и, в общем-то, по большей части очень скучая, она могла думать в постели о том, что следует ценить в мужчине прежде всего: богатство, власть, ум, доброту, преданность?.. Теперь же, лежа в постели с Джоном, она без всяких рассуждений понимала, что следует ценить в мужчине более всего. Увы, это был отнюдь не ум… К черту ум, доброту, преданность, власть и богатство… Их не поцелуешь.
А ей так нравилось целовать его сильное, с чистым и свежим запахом тело, таять от одного прикосновения его ладоней… Ну, в общем, полный крах интеллигентности.
Наконец-то она вняла мудрости Конфуция: человек, достигший высот политического и финансового Олимпа и имеющий в распоряжении личный самолет, не имел ничего общего с ее мужем Лешей Волковым… Этот человек ее не интересовал… Глупо сердиться на того, кого уже нет.
Теперь она только волновалась за будущее своего неверного супруга — ведь Сам тоже очень изменился, и его отношения с прошлым окружением развивались точно по древнекитайским законам… Он тоже то и дело «уходил» от старых друзей.
Марина видела Олимп вблизи, знала, что его обитатели не могут позволить себе такую роскошь, как чувство благодарности и привязанности, и поэтому догадывалась, что будущее Лешки, его столь прочное, на взгляд окружающих, благополучие не так уж и прочны…
Страшно сказать — еще недавно ей просто хотелось Волкова убить. Еще недавно она была бы рада, если бы на его голову обрушились громы и молнии.
Теперь ей даже было его немного жаль, как давно знакомого, но, в общем-то, чужого, постороннего человека. И объяснить это только влиянием мудрости Конфуция было трудно — интрижка с красавцем менеджером, которую она поначалу воспринимала как развлечение, как способ отвлечься от проблем, превратилась в нечто более серьезное. И все ее злые мысли, замыслы и планы отступали куда-то далеко-далеко. Еще немного — и растают, забудутся вовсе.
Марина допила остывший кофе, рассеянно поставила чашку на стол. Чашка ткнулась в стопку утренних газет, опрокинулась, и темное кофейное пятно расплылось на газетной полосе. Она все-таки разобрала крупно набранные на первой полосе заголовки:
«Семья «нового русского» расстреляна на своей французской вилле».
«Семнадцатилетний подросток убивает всю свою семью!»
«Юноша-убийца пожалел только свою сестренку! «Она не сделала мне ничего плохого», — объяснил он полиции».
Ужас какой-то… Что ни день, то новость, и одна другой страшней… Марина отодвинула от себя мокрые газеты. На секунду что-то задержало ее внимание, кажется, фамилия этого мальчика-убийцы… она показалась ей знакомой… Но дотрагиваться до намокших газет еще раз было слишком неприятно…
Она вернулась к своим мыслям… Вчерашний разговор с Джоном вывел Марину из состояния лунатизма, какой-то загипнотизированности, в котором она, по-видимому, пребывала все последние недели…
Вроде бы что-то делала, двигалась, ела, пила, как-то жила… Но все это было очень похоже на сон с открытыми глазами. Но вчерашний вечер все переменил…
Накануне, подъехав к ресторану «Царская охота», они с Джоном вышли из машины и обомлели — вокруг лежал пушистый, совсем зимний снег… Деревья стояли, как в сказке…
— Ай!
В нее угодил скатанный Джоном снежок.
— Ну, берегись…
От снега, движения, смеха Марина раскраснелась и как-то совсем забыла свои обычные, связанные с Лешей Волковым печали и преследующее ее последнее время странное болезненное состояние…
После прогулки на морозном воздухе в зале небольшого ресторана, где горел камин, им показалось на редкость уютно. Все выдержано в русском стиле. Телега в центре зала уставлена всевозможными вкусностями… соленые грибочки, помидорчики, капустка…
— Ух! Я съем все! — пообещал Джон.
На столе уже стоял графинчик с «Клюковкой».
— Дерябнем?! — предложила Марина. И засмеялась: — Знаешь это слово?
— Знаю! — улыбнулся Джон. — Все-таки не первый день в России…
Они чокнулись.
