Вот он, наконец-то, – якорь. Хрупкое счастье, соломинка в бурном потоке, за которую она могла крепко держаться, даже когда самого Эдгара не было рядом.
Изола и Эдгар часами говорили обо всем. Даже когда ребенок спал и им приходилось шептаться, лежа на полу под бормочущие на минимальной громкости фильмы, – даже тогда они чувствовали друг друга. Пока Изола заплетала в косичку прядь своих мультяшных волос, Эдгар поедал ломтики персиков. Пальцы сплелись, но тут в церкви вдалеке прозвонили колокола, и влюбленные разъединили руки.
Единственное отцовское правило – «Никаких ночевок!» – последовательно нарушалось с той самой первой ночи, проведенной Изолой в объятиях Эдгара. Конечно, папа Уайльд об этом не знал: Изола просыпалась на рассвете, украдкой прокрадывалась домой и сминала простыни, чтобы создать иллюзию мирного сна в своей постели.
Изола стеснялась рассказать Алехандро о своих отношениях с Эдгаром. «Руслана и Кристобелль с удовольствием бы посплетничали», – с внезапной болью в животе подумала она.
Алехандро снова подолгу пропадал где-то. Больше всего Изола не любила, когда он уходил по ночам. Они спорили, но в итоге он всегда исчезал, и воздух без него становился холодным, а по возвращении призрака – замирал.
В такие ночи Алехандро настаивал, чтобы с Изолой оставалось единственное существо из Детей Нимуэ, хоть на йоту достойное доверия. Винзор всю ночь дулась, и Изола не чувствовала себя в безопасности; если бы Алехандро предупреждал ее о своих планах заранее, она бы оставалась ночевать у Эдгара.
Винзор все равно не годилась в телохранители. Однажды ночью, когда Алехандро отправился в Шотландию обсудить с призраками друидов изгнание какого-то навязчивого духа, Изола поймала Винзор на попытке стащить из комода английскую булавку. Фея утверждала, что хотела сделать из нее крохотный штык для защиты от агрессивного паука. Впервые в жизни Изола порадовалась, что рядом нет дедушки Ферлонга: тот бы обиделся на Изолу, узнав, что она не прибила паршивку на месте.
Краткий экскурс в мятущийся разум испанца
– Я так рада, что ты вернулся, Алехандро! Прости, что накричала.
Алехандро, первый и последний герой, присел на краешек кровати Изолы и приложил палец к губам, другой рукой вертя серебряную пуговицу жилета. Изола не знала, чего ему стоило уйти – ив какую цену обойдется остаться. Алехандро требовалось отвлечься, и он пытался мысленно перенестись куда-нибудь в солнечное место, вроде Испании.
– Хотя я и вправду ненавижу Винзор.
Алехандро улыбнулся и отошел к окну, укрепляя разум в ожидании худшего. Но в полночь, когда принцесса наконец уснула, а Флоренс продолжила шепотом распевать свои песни на лужайке, его рука, словно чужая, развязала галстук и петлей затянула его вокруг шеи Изолы. Алехандро смотрел, как Изола открывает глаза, разбуженная прикосновением холодного шелка и внезапным давлением. Ее глаза, переливавшиеся радугой в лунном свете, сказали все без слов.
Чтобы не убить ее, Алехандро пришлось собрать в кулах всю свою любовь до последней капли. Руки обмякли, он опустился на пол и промолчал до утра. На улице Флоренс хохотала во всю мощь своих легких, наполненных кровью.
Когда Изола открыла глаза и посмотрела прямо на него, на секунду Алехандро перенесся в прошлое, вспомнив, как он лежал, задыхаясь, и холодная слюна пеной выступала на его бледных вспухших губах. Трясущиеся руки опрокинули бутылку, одежда пропиталась абсентом, а девушки, недовольно фыркая, приподняли юбки, чтобы не замочить их, пока Алехандро падал на шелковые индийские подушки. Наконец, он затих, не шевелясь и не моргая, со слегка приоткрытым ртом с влажными посиневшими губами. Прошло достаточно много времени, прежде чем его смерть заметили.
А между тем Алехандро понимал, что время идет, – девушки ушли, а с ними и его плоть, но он все равно не покинул этого мира. То заведение до сих пор оставалось раем для таких, каким был Алехандро при жизни; только трубочки с опиумом сменились чем-то в полиэтиленовых пакетиках и шприцах.
Почему же его жизнь так бездарно оборвалась в таком злачном месте? Он был довольно счастлив: любил сестер, но ненавидел себя из-за каких-то пустяков, о которых сейчас не мог даже вспомнить. Самая младшая сестренка, смуглая в мать и пухлощекая, носила в волосах ленты.
Прошли десятилетия, прежде чем его выдернул из ступора странный шум. Незнакомая машина крушила стены, как разъяренный бык, вроде тех, с какими бились на арене мужчины в его родной стране. Огромные металлические пальцы пронзали потолок, и прогнившие доски падали вокруг Алехандро, который вдруг почувствовал свое тело. Моргнул и посмотрел – как следует посмотрел – вверх на то, чего так давно не видел. На небо. Оно было голубым, как лента в волосах кого-то маленького и очень дорогого. Этот цвет громко звал, перекрикивая грохот механизмов. От долгой неподвижности руки и ноги Алехандро задеревенели, рот пересох, а глаза, казалось, стали огромными.
Он медленно сел, затем поднялся на ноги. Он стоял посреди руин – больше не было ни злачного притона, ни костей, знаменующих место его упокоения. Вынесли ли его оттуда? Он не помнил. Зачем он вообще туда пришел? Прямо перед походом в притон, когда Алехандро еще чувствовал холод, тепло и голод, – что-то там такое было с тремя девочками и самой младшей из них. Алехандро сжал кулаки, силясь вспомнить: на периферии сознания плясали видения, а он водил пальцами по каштановым волосам, перехваченным голубой, как небо, лентой. Снова подняв глаза к безбрежной сини, он вспомнил Лусию, Хасинту и свою Франсиску…
А сейчас, в настоящем времени, пришло утро, и Алехандро понял, что Изола все еще смотрит на него. Неужели ее глаза всегда были такими голубыми?
* * *
– Изола? Пожалуйста, мне надо с тобой поговорить.
Изола собиралась в школу и не стала поднимать на него взгляд.
– Знаешь, я понимаю. То, что случилось ночью. Я знаю, ты не нарочно.
– Спасибо. – У призрака перехватило дыхание. – Это… много значит для меня. Но я хотел бы обсудить кое-что другое.
