– В гробу я тебя не видела, в холодность твою не верю, а вот летал ты тут передо мной прямо как бабочка. Дай мне руку – это же так просто. – На этот раз в глазах её блеснули настоящие слёзы. – Все брошенные невесты в моём лице тебя об этом просят! Все потерявшие своих небесных женихов. – Слеза скатилась по её щеке и, упав к ногам, подняла крошечный пылевой смерч, достигший небес.
И Лёшка сдался.
– Вот видишь, мне твоей достаточно слезы, чтоб я веление богов нарушил, – заговорил он, неизвестно почему, «высоким штилем».
– Какие боги! Мы здесь с тобой одни.
– Ну хорошо. Но только ты должна закрыть глаза плотно и не подглядывать.
Кора послушно кивнула.
– И вот ещё, всё, что с тобой произойдёт, что ты увидишь и почувствуешь, ни я, ни кто-то другой, мы к этому прямого отношения не имеем. Только ты. Твоя подкорка и твои фантазии за всё в ответе, твоё воображение, и только. Ты поняла? Что ты одна в ответе за грядущее. Не потому, что я стремлюсь избежать ответственности, а потому, что это мне поставлено условием.
– Каким условием?
– Тем, на котором мне позволили. ТАМ.
– Я на всё согласна, – опять кивнула Кора.
Лёшка протянул к ней руки.
И Кора, встав на цыпочки, оттолкнулась слегка от земли и в то же мгновение очутилась у него в объятиях.
И немедленно прильнула губами к его губам.
– А ты тёплый и пахнешь, как раньше, – произнесла она, с трудом оторвавшись.
А он испытал абсолютно земное, дикое животное вожделение к каждой пяди её тела, к каждому бесстыдному уголку его, к каждому запаху и движению.
Вот тебе и умер, называется.
– Тебе точно не страшно? – попытался он вернуть её снова на твёрдую землю.
– Мне? Страшно? Улететь с тобой за облака? Да об этом испокон веков мечтают все влюб лённые.
И Лёшка увидел ТУ её улыбку. Которую всегда при жизни умел увидеть за миг до того, как она появлялась на лице.
– И ещё я точно знаю, – сомнамбулически проговорила Кора, – «есть Ведомое и Неведомое, а между ними – двери». И мы можем пройти через эти двери только вместе.
– Но я даже не знаю, чем это кончится. – Лёше самому было страшновато, не за себя, конечно, – ему бояться уже нечего, – за его земную возлюбленную.
– Тем лучше, – было ему ответом. – Вместе и узнаем.
Она закрыла глаза и почувствовала, как земля уходит из-под ног и тёплая струя воздуха обвивает её тело, ставшее невесомым, приподнимает и несёт ввысь, как во сне.
В самый последний момент она успела сбросить сандалии, которые с лёгким стуком упали в жухлую траву у скамьи.
Лететь было приятно и на удивление естественно.
Тела стали лёгкими и светозарными.
В следующее мгновение она осознала, что они парят уже в безвоздушном пространстве, которое почему-то само назвалось в её голове «безлюбным полем». И она вспомнила себя в тот краткий отчаянный момент жизни, когда ей показалось, будто она перестала любить Лёшку, когда пыталась извергнуть его из себя, излечиться, чтобы начать новую жизнь. И тут же поняла, что жизнь его сломалась ровно в этот период.
Лёша же, как «узнала» она теперь, не переставал любить её ни на мгновение. Поэтому она и осталась жива. Своей безусловной, слепой, «вопреки-всему-любовью» он выгрыз её у смерти.
И Лёша, поняв, что она чувствует, взял её за руку – ощущение было прежним, совершенно привычным, земным: ток пробежал по крови и огненным шаром сосредоточился в солнечном сплетении.
Дальше летели они абсолютно в унисон, как фигуры жениха и невесты с картины Шагала. Как воздушные шары, наполненные гелием, возносились они всё выше и выше.
* * *
Наконец Кора почувствовала голыми ступнями что-то мягкое и пушистое.
– Можешь открыть глаза, – позволил ей Лёша беззвучно – теперь они могли обмениваться информацией напрямую, без слов.
Сначала было сияние.
Потом, когда глаза немного привыкли, она увидела необозримую иссиня-чёрную чашу под ногами и поняла, что там, внизу, небо, перевёрнутое.
Солнце лежало на нём, в зените.
Справа от него вниз головой висела, улыбаясь, полная луна.
И весь перевёрнутый купол был усеян яркими кудрявыми звёздами, с голову младенца. Время от времени какая-нибудь из них срывалась и падала, улетая вверх.
А сверхновые вспыхивали как бенгальские огни.
И ослепительные квазары были вколочены в небо, как гвозди.
Кора огляделась.
* * *
Ноги их утопали в бледно-зелёном пуху, отдалённо напоминающем траву.
А перед ними был САД. Тот самый.
Сад оказался прозрачным (или призрачным) – с прозрачно-призрачными деревьями, покачивающимися и кружащимися, как в священном танце суфиев. С деревьев, постоянно меняющих очертания, свешивались светящиеся изнутри плоды, похожие на маленькие полные луны, почти все они были надкушены. Между ними разноцветными фонариками порхали танцующие улитки – и никаких следов змеев-искусителей.
Всё это дрожащее великолепие стеклянно позвякивало и позванивало, кланяясь им своими разноцветными кронами.
Между деревьями мелькали смутные тени невиданных животных – фиолетовые, синие, розовые. Расплывчатые фигуры, постоянно меняющие форму.
И ещё Кора поняла, что не дышит. Зато всё дышало вокруг – сад, снег, перевёрнутое небо в алмазных украшениях, тени, свет, всё пространство, – и они с Лёшей были естественной частью этого пространства и дышали им.
Или, наоборот, оно дышало ими.
Вокруг них произвольно расположились все четыре времени года.
На распустившийся прямо у них на глазах алый цветок падали огромные, как будто вырезанные из бумаги снежинки, тут же укладываясь на бархатистую поверхность причудливой горкой.
На деревьях с лёгкими хлопками лопались стеклянные почки.
За их спиной громыхала гроза, и сплошной стеной стоял ливень.
Сделав шаг вперёд, Кора наступила босой ногой на тонкую корочку льда, покрывавшую лужицу с плавающими в ней кувшинками.
Лёд выдержал, и Кора поняла, что невесома.
Они, по-прежнему переплетя пальцы рук, медленно перемещались в этом многомерном звенящем пространстве, чувствуя себя абсолютно естественной частью его.
Одежды спали с них сами собой, и теперь на голые плечи бесстрашно садились огромные – лимонно-жёлтые, лиловые, изумрудные – бабочки и щекотали их своими трепещущими крылышками. На протянутые ладони спускались невиданные птахи и, пропев краткую арию, пили нектар из приоткрытых губ наших влюблённых, нежно поклёвывая им языки.