Они вышли на улицу.
— Что там? — спросила Ребекка. — Полное собрание сочинений Диккенса?
— У нее уже есть весь Диккенс, — сказала Девон. — Здесь большей частью Троллоп. Он, кажется, написал больше пятидесяти романов, и все они, слава Богу, объемистые. Так что на первое время ей хватит.
— А сама ты эти книги уже прочла?
— Да что ты. Мне жизни не хватит, чтобы прочитать то, что Тереза прочла за шесть месяцев. Но ей нравится, я это знаю, поэтому все время слежу, чтобы у нее в кормушке была пища.
Девон сейчас была просто чудо как хороша — щеки разрумянились от холода (и, наверное, от напряжения, потому что ноша с книгами была довольно тяжелой), а из-под шапочки очаровательно выбились волосы.
Они зашли в бар Альфредо выпить капуччино с тостами. Там, как всегда, было полно студентов. Напялившие по случаю холодной погоды пальто, обмотавшиеся шарфами с эмблемой колледжа, они сидели почти за каждым столом, что-то оживленно обсуждая и потягивая коку, коротая время перед занятиями. Ребекка увидела, что для Девон атмосфера этого задымленного бара была чем-то вроде крепких опьяняющих духов.
— Не могу дождаться, когда наконец поступлю в колледж. — Она вздохнула.
— У тебя есть приятель? — спросила Ребекка.
Глаза Девон заблестели.
— Пока нет. Но я люблю фантазировать. Я тут на днях вообразила себе встречу с Брэдом Питтом. Хочешь послушать?
— Если возможно.
— Он приезжает за мной на огромном блестящем мотоцикле. Сажает меня на пего, мы мчимся на берег. Там сбрасываем одежду. Всю. Он достает большую вафельную трубочку со сливочным мороженым и обмазывает им все мое тело, а затем слизывает. Потом доходит очередь и до меня, и мы занимается дикой, сумасшедшей любовью. А волны медленно перекатываются через паши тела. Ну как?
— Довольно интересно, — неопределенно отозвалась Ребекка, немного смущенная откровенностью Девон. Оказывается, впечатление, что эта пятнадцатилетняя девочка не торопится взрослеть, было ошибочным. Она уже давно взрослая, причем с очень богатым эротическим воображением.
— А у тебя было что-то похожее? — спросила Девон. — Кто-нибудь обмазывал тебя сливочным мороженым, а потом слизывал его?
Ребекка улыбнулась.
— С мороженым, кажется, не было.
— А без?
— Бывало.
— И сейчас тоже?
— Сейчас нет.
— Почему?
— Ты знаешь, сейчас как-то не до того. Послушай, Девон, я хотела бы сменить тему и задать тебе один, возможно, деликатный вопрос. Можно?
— Попробуй.
— Ты когда-нибудь разговаривала с Терезой серьезно о пожаре? Я имею в виду, она призналась тебе, что это ее работа?
Девон перестала улыбаться.
— Ого. Ты, я вижу, совсем на ней зациклилась.
— Не зациклилась. Просто озабочена.
— Почему?
В карих глазах Девон появилась твердость, какую Ребекка до сих пор не наблюдала. Она вспомнила слова Терезы: «Девон говорит, что ты, наверное, переодетая полицейская».
— Девон, у меня нет никаких подспудных побуждений. Но если твоя сестра сознает, что убила свою мать… для тринадцатилетней, наверное, это непосильная ноша.
— Ага, — коротко отозвалась Девон.
Атмосфера сделалась напряженной и холодной. Ребекка попыталась смягчить ее улыбкой.
— Я же предупредила, что вопрос деликатный. — Она помолчала. — Ладно, забудем об этом.
— Да, пора ехать домой, — ответила Девон без признаков прежнего радушия.
Ребекка вовремя вспомнила совет Майкла и купила немного цветов, тоже лилий, но на этот раз желтых и красных. Она также купила пакет каштанов, чтобы испечь их дома, и традиционный для этих мест большой миндальный кекс.
Приближается Рождество, усмехнулась она про себя.
Сан-Франциско
В своем клубе отец Тимоти Дин числился в списке лучших игроков в американский теннис под номером шесть. Можно было бы подняться и существенно выше, но сан не позволял. Поэтому он и не старался, встречаясь на корте в основном с противниками рангом ниже. Это его вполне удовлетворяло.
В данный момент он играл с номером седьмым, молодым страховым агентом, стройным и ловким, который довольно хорошо сопротивлялся, но все равно для отца Тима серьезным противником не был. Отец Тим легко подпрыгивал на резиновых подошвах, парируя удары. Он вспотел, но полностью контролировал игру и даже позволял себе роскошь немного поразмышлять.
А размышлял он о Барбаре Флорио, которую лично, с подлинной скорбью сопроводил в последний путь.
Он с ней флиртовал, это было правдой. Как правдой было и то, что она получала от его флирта удовольствие, хотя знала, что он дал зарок не находить утешение в мягком женском теле, таком, как, например, у нее, а только лишь в молитвах и еще, возможно, в спорте. Вроде вот такого поединка с загорелым страховым агентом, который как раз бросился перехватить чистый удар через весь корт, но, промахнувшись, сильно ударился о деревянную загородку.
— Вы в порядке? — осклабился отец Тим, когда агент поднялся с земли, отряхивая покрасневшие колени.
— Вполне, — произнес тот, задыхаясь, и принял стойку перед очередной подачей отца Тима.
Отец Тим сильно послал мяч и снова задумался. Он до сих пор переживал смерть Барбары. Ему нравилась эта женщина. Да, она была алкоголичкой и сидела на таблетках. Да, присутствовала в ней некая ядовитость, как, впрочем, и во всех Монтроузах. Он ничуть не сомневался, что она была плохой женой и еще худшей матерью. Но он знал, как она старалась победить в себе демонов, как отчаянно стремилась любить. Не надо пошагать только на Барбару всю вину за то, что у нее не получилось. И уж определенно, она не заслуживала такой ужасной смерти.
Отец Тим принял очередной удар, а его противник снова ошибся, примерно на полметра. Почувствовав на своей спине чей-то взгляд, священник полуобернулся. Прибыли двое полицейских. Они сидели на скамье, флегматично наблюдая за игрой через стеклянную стену. Он помахал ракеткой, давая знак, что увидел, а затем сосредоточился только на игре, уже без всяких посторонних мыслей. Надо было побыстрее выигрывать.
Пять минут спустя он вышел с корта с полотенцем на раскрасневшейся шее и почтительно приветствовал Рейгана и Бианчи.
— Позвольте мне принять душ, — сказал он. — Это займет несколько минут, и я буду полностью в вашем распоряжении. А пока пройдите на террасу, там очень удобно.
Стоя под острыми жалящими иглами душа, отец Тим думал об огненном мученичестве Барбары Флорио. В его религиозном воспитании шаблонные ужасы ада особой роли не играли, но он с детства страшился смерти в огне. Чувствовать, как плавится под кожей твоя плоть, как она воспламеняется, разбрызгиваясь и вскипая, словно стейк или барбекю, чувствовать, как горят нервы, мясо, вскипают глазные яблоки, поджариваются внутренние органы…
