Открыв дверь, я повернулась лицом к Матиасу. Вряд ли стоило вообще что-либо обсуждать под пристальным наблюдением миссис Петтигрю и миссис Альты. Кроме того, откуда мне знать, что Матиас говорит правду? Он в самом деле больше не подозревает меня? Или это очередной сеанс гипноза?
— Ладно, — произнесла я, пытаясь подражать интонациям ледышки Банни и демонстрируя всем своим видом, что жду не дождусь, когда он отчалит, — учту.
Но, вероятно, демонстрация получилась не очень убедительной. По крайней мере для Матиаса, потому что он не двинулся с места.
— Я понял, что ты не могла бы сделать ничего подобного, — вдруг заявил он.
Ответить тут нечего. Хотела бы я сказать то же самое о нем.
Матиас набрал воздуха в легкие.
— А еще я хотел объяснить насчет Барби…
Тут уж я изо всех сил затрясла головой:
— О-о, нет. Ты не должен мне ничего объяснять. Это не мое дело.
Распахнув наконец дверь, я шагнула за порог. Миссис Петтигрю и миссис Альта с откровенным разочарованием наблюдали, как я исчезаю из виду.
Матиас тоже сделал шаг вперед и быстрым движением задержал мою руку, пытавшуюся захлопнуть дверь перед его носом. Некоторое время мы стояли по разные стороны порога: я норовила закрыть дверь, а Матиас норовил удержать ее в распахнутом состоянии.
Я кожей чувствовала жадное внимание соседок. С таким рейтингом, как у меня, я скоро не только оставлю позади новости, но и догоню «Санта-Барбару». Пришлось отпустить дверь и позволить Матиасу войти.
— Скайлер, перестань. Мы оба знаем, что я должен объясниться. — Он снова сделала глубокий вдох. — Послушай, я хочу, чтобы это стало твоим делом.
Ну что на такое ответить? Если вы так же сообразительны, как я, то застынете в прихожей, словно вдруг у вас язык отнялся, и вытаращите глаза.
— Барби вдруг заявилась ко мне, — торопливо продолжал Матиас, — без звонка и вообще без предупреждения. Сказала, что у нее есть информация, касающаяся смерти отца. — Он пожал плечами. — Выяснилось, что на самом деле она ничего не знает. С порога объявила, что просто хочет познакомиться со мной поближе.
Неужели? Какая неожиданность!
— Что ж, вот вы и познакомились… — начала я и осеклась. Господи, так могла бы говорить ревнивая жена. А ведь у нас с Матиасом даже толкового свидания еще не было!
Ситуация начинала казаться чересчур знакомой. Я не раз попадала в такую с Эдом. И дала себе слово, что никогда, никогда, НИКОГДА больше в нее не вляпаюсь.
— Минутку, Матиас. — Я подняла руку. — У тебя нет абсолютно никаких оснований посвящать меня в твои отношения с женщинами. Я даю вам с Барби свое благословение, договорились?
Матиас снова дернулся.
— Скайлер, мне нет дела до Барби. Никакого.
А до чего тебе было дело? До ее губной помады?
— Прекрасно, — ответила я. — Сейчас ты скажешь, что Барби неожиданно лишилась чувств и тебе пришлось делать ей искусственное дыхание.
Эд однажды поведал мне такую байку. И что самое ужасное, я ему поверила. Если я когда-нибудь напишу книгу о моем браке с Эдом, этот милый эпизод войдет в главу "Какой же я была дурой в двадцать лет".
А в главе под названием "Каким же дураком был человек по имени Эд Риджвей" будет описано, как мой бывший муж пытался морочить мне голову этой же байкой не один раз.
Матиас теперь был зол не меньше, чем я.
— Скайлер, Барби поцеловала меня, а не я ее. Мы сидели на диване, разговаривали, и вдруг она набросилась на меня. И в ту же секунду вы с Тиффани постучали в дверь!
Ну конечно, а Матиас отбивался от нее палкой. Или — если вспомнить, как была одета Барби, — пытался набросить на нее лассо.
Мне уже было все равно, говорит Матиас правду или врет. Я хотела только одного: чтобы он сгинул с глаз моих.
— Хорошо, я тебе верю, — солгала я. — Ты закончил? А то уже поздно…
Ничего глупее я не могла придумать. Времени было максимум пятнадцать минут седьмого, но послушать меня, так можно подумать, будто местная радиостанция вот-вот заиграет национальный гимн.
Матиас молча смотрел на меня. Обескураженно, как и положено смотреть на человека, который объявляет белый день глубокой ночью.
Я не смутилась и не отвела глаз.
— Так тебе есть что еще сказать?..
Вместо ответа Матиас поцеловал меня. Столь неожиданно, что я оказалась застигнутой врасплох, иначе наверняка увернулась бы.
По крайней мере, думаю, что увернулась бы.
Конечно, в это нелегко поверить, если учесть, как долго я позволила этому поцелую длиться. И как сильно — с точки зрения постороннего наблюдателя — им наслаждалась.
Целовать бородатого мужчину совсем не то, что целовать маленького Кинг-Конга. Или пушистого щенка. Разумеется, я не могу говорить за всех бородатых мужчин, но от поцелуя Матиаса у меня закружилась голова. И на душе стало так легко и приятно.
Да, признаюсь: меня чуточку повело. Но главное не в этом, а в том, что мне потребовалось совсем немного времени, чтобы прийти в себя.
Если бы я не отвлеклась, то кое-какие соображения пришли бы мне в голову гораздо раньше. Например, вот такое: хотя мои требования значительно изменились со школьных лет — я больше не мечтаю встретить мужчину, прекрасного, как Роберт Редфорд, и сильного, как Арнольд Шварценеггер, — однако до сих пор настаиваю на том, что мой избранник не должен быть убийцей.
Можете называть меня чересчур привередливой.
А ведь всего полчаса назад я в красках представляла, как Матиас и Барби, объединив усилия, убивают Эфраима Кросса. Но если это не просто мои фантазии, то не стремится ли Матиас убедить меня поцелуем в том, что с Барби он никоим образом не связан? А заодно показать себя с лучшей стороны.
Хорошо, положим, Матиас не виновен в убийстве. Но тогда этот поцелуй может быть очередным этапом Большого Плана: Матиас втирается ко мне в доверие, завоевывает мое изголодавшееся по любви и ласке сердце, а затем пытается заманить в ловушку и сдать полиции.
В сорок один год неприлично позволять мужчине дурачить тебя.
Даже если у него зеленые глаза. И он умеет целоваться.
А записка, найденная Тиффани? Матиас даже не заикнулся о том, чтобы отдать ее мне, как и мою воспитательную фотографию.
Я уперлась руками в грудь Матиаса и оттолкнула его.
— Уходи. — Я намеревалась произнести это слово с большей твердостью. Но голос мой был тих и к тому же дрожал.
Тем не менее желаемого эффекта я достигла.
У Матиаса был такой вид, словно я отвесила ему пощечину. Он развернулся и, не проронив ни звука, вышел.
А я, заперев дверь, разумеется, двинулась на кухню. Где достала самый большой стакан, бросила в него льда больше, чем обычно, и наполнила до краев колой.
