– Я лекарства только напишу, какие ещё давать, – сказала Клава. – И больному скажу.
В чулане Виталик написал записку. Шепнул:
– До свидания, родная. Я тут написал маме: помнишь, как я в третьем классе хотел, чтобы теленка тоже Виталиком назвали? Это только мы с нею помним: чтобы поверила, что я писал, потому что почерк – плохой. Береги себя и убеги! А я – как получится. Может, выручит держава?
Клава чмокнула его бегло – торопилась и боялась, что войдут.
Лишнего коня не было. Значит, Муса решился внезапно.
– Сидеть будешь ко мне, – приказал он. – Доктор легкий, конь сильный, едем шагом.
Ехали медленно, Муса берег коня. Клава сидела впереди Мусы, как ребенок. И это самая опасная позиция. Муса иногда придерживал её – за живот. А потом соскользнул на бедро.
Муса мучился. Желание к мальчишке-доктору охватывало его. Рука сама тянулась к бедру, обтянутому грубой солдатской штаниной. К бедру, по бедру, выше – и под пальцами оказалась совершенно женская конфигурация.
Муса ничего не сказал. Только прижал сильнее. И Клава ничего не сказала.
Так и доехали молча.
Молча спешились, если не считать коротких непонятных Клаве команд.
Муса схватил Клаву за руку и потащил в дом, в комнату.
Тут у Мусы не свой дом, Клава знала, что это дом его подручного Гочи, но каждый дом, в который приезжает Муса, становится его домом.
В комнате он резко повернул её к себе:
– Девка?!
Отпираться было невозможно.
Клава кивнула молча и молча же заплакала. Заплакала искренне, но и понимая, что женские слезы – её последняя надежда.
– Зачем – девка?!
– Искала жениха.
– Нашла?
Тут один шанс – полная искренность. Вдруг пожалеет?!
– Да. – Всхлип. – Виталик, который был едва живой. Вылечила. Почти.
Вот сейчас Муса скажет – жестокий, но рыцарски благородный по-своему: «Я хотел, чтобы ты стал моим братом, но если ты девка и любишь другого – будьте счастливы. Я богатый, мне одним выкупом меньше – плевать! Ты лечила моих братьев-чеченцев, ты заслужила свободу и любовь!»
– Смелый девка.
Вот! Ну же!
– Люблю смелый девка!
Сейчас сбудется!
Но Муса прижал её к себе и начал стаскивать штаны, куртку – всё разом.
Ещё вчера она почти хотела этого. И сопротивляться бы не стала.
Но сегодня она несла в себе группу сперматозоидов, совершивших побег из чеченского плена.
– Не надо… Отпусти… Будь добрым…
На ней уже не оставалось почти ничего.
Если бы Муса хоть потянулся за презервативом – дошла же уже цивилизация в горы!
Она должна родить сына Виталику! Родить сына от Виталика и ни от кого другого! Она не может обмануть его отца с матерью той запиской! Когда сынок вырастет, они должны вздыхать: «Ну, вылитый!», а не шептаться, глядя как бегает по двору чернявый мальчик.
Или Муса отпустит – после?! Отпустит их обоих?! Тогда можно будет сделать аборт, а потом родить настоящего сына – чистокровного Витальевича Панкина.
Но Муса сопел и ничего не обещал.
Он хотел эту русскую доктору как никого и никогда до нее! Ведь он тянулся к ней, ещё не зная, что она – желанная женщина, он почуял её даже в лживом мужском обличьи. Прекрасная женщина, смелая женщина! На руках он будет носить ее.
Озолотит! У Джохара тоже была русская жена – верная подруга не только в любви, но и в войне. Алла. Русская. А имя – в честь Аллаха. Женщина всегда поверит в то, во что верит её муж. И русская доктора – будет с ним в правом чеченском деле. Потому что никогда и никого в жизни – так как ее! Не только как бабу, а как родную жену. Такая она – каждый палец радуется, обнимая ее!
– Звать как – по правде?
Клава заметила кинжал в головах укрытой коврами тахты.
И уже не высчитывая, как убежит, как найдет дорогу, полоснула распаленного, ничего не видящего самца под кадык.
Вот так! Это совсем не то, что расстрелять спящего.
Группа сперматозоидов осталась чистой, не разбавленной нежелательным пополнением.
Дальше она действовала быстро и собранно.
Осмотрелась в зеркало, оттерла капли крови. Оделась.
Поискала у Мусы в карманах, нашла ключи от машины. Захватила свою переносную врачебную сумку – будто торопится на вызов.
Вышла. Встретила хозяина дома – знакомого ей Гочу.
– Муса устал, спит. Не велел будить, – сказала она твердо. – Поеду больного лечить.
Гоча кивнул не без подобострастия.
Во дворе стояла белая «шестерка». Хорошо бы ключи оказались от нее.
Ключи действительно оказались от нее. Клава, спортивная девушка, машину водить умела. Хотя практики случилось до сих пор довольно мало.
– Муса велел срочно к больному, – крикнула она бродившим по двору младшим братьям Гочи.
Те кивнули. Действительно, хорошо она тут примелькалась.
Через сколько времени войдут в комнату? Через пять минут? Через час? Даже пистолета у нее не было, чтобы застрелиться в безнадежном положении.
Главная дорога шла в Ведено. Может быть, прямо дальше и Дагестан, Клава не очень помнила географию, но допускала.
Только вот само слово «Ведено» её страшило: где Ведено, там Басаев и его люди. И она поехала по другой дороге – на Грозный. Где Грозный – там север, там Москва ближе. А конкретнее – ближайший русский Ставрополь. А Дагестан, он большой, он везде сбоку рядом.
Если войдут в комнату, бояться придётся не только погони сзади. Презервативов в горах мало, а спутниковых телефонов – достаточно: сразу обзвонят всю Чечню! Бояться придётся и встречных машин тоже.
Ехала Клава довольно медленно: и дорога не располагала к гонкам, и умения не хватало, чтобы гнать.
Дорога была покрыта снегом. Очистители явно здесь не проходили, машины как могли прокладывали колеи, а между колеями нарастал снежный хребет. Лучше бы по глубоким колеям пробиваться на джипе, а низкая «шестерка» несколько раз задевала наледь дном.
Единственный шанс – дотянуть до Дагестана! Знать бы точно, где тут Дагестан?
Слишком малый шанс – одна на чужой дороге, без языка. Правда – правда ловить будут русского доктора! Никто ведь не знает, что она – женщина! Муса узнал – и сразу умер.
Найти бы женское платье! Да, русская, скитается по Чечне, ищет жениха или брата. Волосы ежиком, конечно, испортят образ прекрасной русской женщины во глубине чеченских гор.
