Восемнадцатого июня, в шестом часу вечера, как только Вениамин Кондратьевитч откуковал пятый раз, в квартире раздался телефонный звонок. Сергей Павловитч ломанулся из комнаты в коридор, где был установлен общественный аппарат, и ухватился за трубку. Ему нравилось отвечать на звонки в духе пролетарского интернационала, то есть – без сантиментов. Чаще всего спрашивали балерину и начинали, по вшивой привычке, издалека: «Простите, пожалуйста, за беспокойство…» или «Здравствуйте!..». Эти интеллигентские предисловия выводили Сергея Павловитча из себя. «Ее нету дома!» – гавкал Сергей Павловитч и бросал телефонную трубку с остервенением…
Лилипута, Вениамина Кондратьевитча, спрашивали реже. «Пи-пи-пи-пи-пи! – передразнивал Сергей Павловитч. – Выньте трубочку из попочки!» И радовался, аки дитя, своему природному остроумию. После чего отправлялся на кухню, чтобы проинформировать общественность о содержании телефонного разговора.
– Он мне: пи-пи-пи-пи-пи! – пересказывал Сергей Павловитч. – А я ему: выньте трубочку из попочки!
– Ну ты юморист! – до слез хохотал дворник. – А дальше что было?
Сергей Павловитч многозначительно ухмылялся, подмигивал дворнику и обстоятельно закусывал.
– Дальше-то?! – переспрашивал Сергей Павловитч. – Он снова: пи-пи-пи-пи-пи!
– Ну, а ты?! – интересовался дворник.
– А я говорю, – сообщал Сергей Павловитч, – выньте трубочку из попочки!
– Ха-ха-ха-ха! – надрывался дворник. – А он что?..
Эта содержательная беседа продолжалась на кухне часами, покуда не кончался портвейн. А лично Сергею Павловитчу никто не звонил, и можно сказать, он бегал к телефонному аппарату по той же причине, что и деревенские собаки, – погавкать на колесо…
Однако восемнадцатого июня Сергея Павловитча ожидал сюрприз. Как только он поднял телефонную трубку – оттуда грянула музыка ленинградских композиторов и вокал следующего содержания:
Новые песТни
Придумала жизнь!
Не надо, ребята,
О песТне тужить,
Не надо, не надо,
Не надо, друзья…
«Бригада», «Бригада»,
«Бригада» моя!!!
Вышеобозначенная «песТня» исполнялась на два голоса – мужской и женский. По окончании женский голос осведомился:
– Это Сергей Павловитч?!
– Да, – в смятении отозвался он.
– Вас беспокоят из Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина! – заявила женщина.
– Ее нету дома! – прогавкал Сергей Павловитч, полагая, что спрашивают балерину, и приготовился бросить телефонную трубку…
– А с кем же я, мать твою, разговариваю?! – наяривала странная библиотека. – С прачечной, что ли?!
– Нет, – промямлил Сергей Павловитч в полном обалдении.
– У вас на руках «Очерки античного символизма и мифологии», – продолжала женщина. – Когда вы намерены ликвидировать задолженность?
– Вы что-то путаете! – отвечал Сергей Павловитч, впервые за долгие годы обращаясь к даме на «вы».
– Ты, падла, не юли! – посоветовали Сергею Павловитчу. – А то Радзивилла на тебя повешу!
– Какого Радзивилла? – пролепетал Сергей Павловитч.
– Андрея Степановитча! – пояснила женщина. – У нас «Патологии» с «Аналогиями» куда-то пропали! Прямо из читального зала!
– Я вашего Радзивилла не брал! – поклялся Сергей Павловитч.
– Еще скажи, что читать не умеешь! – заметила женщина. – В общем, до понедельника «Очерки» не вернешь – включаю счетчик!
– Это как? – не понял Сергей Павловитч.
– Тик-так, тик-так, тик-так! – пояснила женщина. – А к пятнице будешь должен Большую советскую энциклопедию!
– Да нет у меня никаких книг! – испугался Сергей Павловитч. – И в библиотеке я отродясь не был!
– Тогда открывай входную дверь, не то вышибу! – предупредила женщина и повесила трубку.
«Ненормальная!» – подумал Сергей Павловитч и принял важное для себя решение – больше к телефонному аппарату не бегать, а библиотеки обходить за два квартала. Он было собрался пойти на кухню и съесть от расстройства четыре кильки, но тут во входную дверь позвонили. Как раз по числу вожделенных рыбок.
«Съем – пять! – подумал Сергей Павловитч. – А двери пусть лилипут открывает!»
– Вениамин Кондратьевитч! – позвал Сергей Павловитч. – К вам пришли!
Однако педантично настроенный Вениамин Кондратьевитч даже не выглянул из-за дверцы.
– Вы что же думаете?! – отозвался часовых дел мастер. – Я считать не умею?!
В коммунальной квартире каждый жилец имел свои позывные. Например, чтобы попасть к Вениамину Кондратьевитчу, следовало прозвониться пять раз, а к балерине – только дважды. О чем сообщалось в цидуле, вывешенной на всенародное обозрение. И не дай тебе боже лишний раз надавить на пупочку. Тут же выскакивал дворник и принимался отчитывать провинившегося, словно тот потревожил покой английской королевы.
– Четыре звонка – это к Сергею Павловитчу! – подтвердила балерина из мест общего пользования.
– К нему! К нему! – донеслось из дальней комнаты.
Сергей Павловитч тяжело повздыхал и направился ко входной двери.
– Кто там? – осторожно поинтересовался он, помня о телефонной террористке.
– Клод Ван Дамм! – отвечали Сергею Павловитчу. – Я же предупреждала, что дверь вышибу!
Сергей Павловитч оглянулся, призывая соратников по борьбе сплотиться в трудную годину, но в длинном коридоре гуляли сквозняки, подмигивала общественная лампочка на двадцать пять ватт, висел эмалированный таз, и никакая тварь не спешила на выручку. А только босоногий мальчик из далекого детства подошел к Сергею Павловитчу, подергал его за штанину и поинтересовался: «Дядя, ну почему ты такой дурак?!» «Не знаю, мальчик! – ответил Сергей Павловитч. – Так получилось!» – и смахнул видение вместе со слезой.
– Прощайте, подруги! Прощайте, друзья! – пролепетал Сергей Павловитч. – Бригада, бригада, бригада моя…
И если раньше Сергей Павловитч был поклонником «бандитского» сериала и считал его «жизненным», то теперь ему резко разонравилось это кино – за поганый натурализм и сомнительные художественные достоинства. Поэтому входную дверь он открывал без зрительских симпатий…
– Господа! – с места в карьер заявил Сергей Павловитч, размахивая руками и защищаясь. – Мне кажется, что кассовый бандитизм убивает подлинное киноискусство!
Однако никто не собирался с ним полемизировать и тем более – бить, извините, морду. А на пороге стояла парочка, как говорится – гусь и цесарочка. То есть мужчина во фраке и дама в вечернем платье.
– Вы правы, – согласился мужчина во фраке с Сергеем Павловитчем. – Кино задумано для эстетического удовольствия, а служит для размножения идиотов. Во всяком случае, на телеэкране. От серии к серии их становится все больше и больше. Как будто открыли новый институт – дебилизма и кинематографии.
