Кожа. Мы столько всего с ней проделываем. Обжигаем. Покрываем татуировками. Втираем в нее химикаты. Иногда царапаем ее, протыкаем, прокалываем ее мягкую поверхность.
Кожа не дает нам развалиться. Она удерживает внутри кровь. Без кожи мы бы погибли.
Когда нож разрезал ее кожу, она посмотрела на меня так, будто не верила, что я это сделаю. С удивлением. С недоумением. Значит, теперь она умрет? Кровь, ничем не сдерживаемая, потекла по ее коже и пролилась на пол у нее под ногами.
Она думала, что будет жить вечно.
— Тебе бы не помешала более толстая кожа, — сказал я. О, эти последние слова! В прошлой жизни их сказала мне та, кого я любил.
Более толстая кожа.
Но на самом деле мне была нужна более умная голова.
На теле у меня три шрама. Они составляют своеобразный дневник, хронику моих действий. Хронику действий, которые совершили со мной.
1. Круглый шрам размером с монету на правой ладони. Когда мне было пять, отец наказал меня — пролил мне на руку кипяток. Он заставил меня протянуть ладонь и вылил на нее кипяток. Это делалось для моей же пользы. Я плохо себя вел.
2. Большой шрам на коленке — это я упал с велосипеда. Мне было семь. Я украл из магазина какую-то мелочь, и за мной погнался продавец. Конечно, он меня поймал. Моим наказанием стал сломанный палец — и продавец отказался везти меня в больницу. Моя кожа все еще не была достаточно толстой.
3. Тонкая линия вокруг запястья — отсюда я пытался выпустить всю свою кровь.
Я не горжусь тем, что я сделал. И тем, что я, насколько мне известно, сделаю в будущем. Мы становимся злыми, потому что заслужили это, не потому, что всю жизнь вели себя как святые. Тьма не может проникнуть туда, где теплится свет. Иногда проще отдаться боли, чем бороться с огнем. Свобода воли не всегда подразумевает выбор, иногда слабость оказывается сильнее.
Если бы вы знали историю моего детства, вы бы не стали меня винить. Вы сказали бы, что я жертва. Что я невиновен. Но голосам виднее. По их мнению, меня можно осудить. Можно призвать мою душу.
Я хочу остановиться. Хочу, чтобы мне помогли.
Помогите, пока я еще не убил ее.
Майкл
— Холодно, — сказала Клементина.
Они сделали передышку, чтобы пообедать консервами и сушеными овощами — этого добра они набрали в магазинчике несколько дней назад. Они остановились в живописном местечке у озера, когда-то излюбленном туристами, — в Скалистых горах десятки таких площадок.
— Скоро пойдет снег, — заметил Майкл.
— Откуда ты знаешь?
— Пахнет снегом.
Клементина понюхала воздух и озадаченно посмотрела на Майкла.
Майкл забыл, что она никогда не ходила по горам. Она выросла в прериях, на открытом пространстве. Совсем иначе проходило его детство в долине, где деревья и озера были привычными элементами пейзажа, а зимы — холодными и суровыми.
— Думаю, надо наловчиться это замечать, — сказал Майкл. — В этих местах у снега особенный запах. Не могу лучше объяснить.
— У нас на такой случай нет одежды, — заметила Клементина, и Майкл понял, что она права.
На них были джинсы и толстовки. Не было ни курток, ни перчаток, ни шарфов, ни даже теплых ботинок. Почему он не подумал об этом, когда они в последний раз были в магазине?
Потому что его занимали другие мысли. Прежде всего — о той женщине и ее маленьком сыне. Ему было больно? Майкл надеялся, что загонщики проявили милосердие и убили ребенка быстро. Почему Майкл даже не попытался им помочь?
Этот сентябрь был на редкость теплым. Сейчас, конечно, уже октябрь, но по-настоящему не холодало. Пока не холодало. Но он ведь знал, какой непредсказуемой бывает погода в горах.
— Что ж, пойдем, — сказал Майкл. Он спрыгнул со стола, подхватил рюкзак и закинул на плечо. — Если будем поддерживать темп, сможем найти какое-нибудь место, чтобы переночевать. Тут полно всяких домиков.
— Ладно.
— К тому же немного снега нам не повредит. Если повезет, он прогонит загонщиков к югу. Без электричества зимой придется туго.
— В Сиэтле будет теплее, — сказала Клементина. — Хит говорит, там не бывает снега — только дождь.
Первые снежинки упали, когда они вышли на дорогу. Несколько хлопьев лениво спорхнули с неба, затянутого тучами.
— Видишь? — сказал Майкл. — Призвал я их, что ли…
— Так красиво, — произнесла Клементина, задрав голову. — Мне всегда нравился первый снег. Я уходила в поле, стояла там и смотрела вверх. Как будто небеса танцевали для меня одной.
Майкл ненавидел снег, но не стал об этом говорить. Снег ассоциировался у него с лопатами, разгребающими заносы, обмороженными щеками и необходимостью сидеть дома и играть до посинения в компьютерные игры. Зимой всегда хотелось свернуться в клубок и заснуть. Мама шутила, что Майкл частично произошел от медведей. Он хотел уехать учиться в Калифорнию или Аризону — куда-нибудь, где круглый год жара.
Сначала снег падал на асфальт и таял, но примерно через полчаса дорогу затянуло тонкой белой пленкой. С каждым шагом с неба сыпалось все больше снежных хлопьев. Майкл начинал нервничать, хотя и старался этого не показывать. Он не хотел пугать Клементину, но, похоже, начиналась метель. Им в лицо подул резкий ветер, прижимая одежду к телу, пытаясь сорвать волосы с головы. Солнце скрылось. И хотя был еще день, стало темно, как вечером. К тому же из-за снега было плохо видно дорогу.
Надо найти укрытие.
— Как такое может быть? — Клементина пыталась перекричать ветер. Майкл слышал, как у нее стучат зубы. — Утром же было тепло и ясно.
— Я видал и похуже! — закричал Майкл в ответ.
— Правда? Видал? Я даже дорогу перед носом не могу разглядеть.
Видимость и вправду была хуже некуда.
— Просто старайся не пропустить поворот, — сказал Майкл. — Тут поблизости должно что-то быть. Я тут вырос. Здесь повсюду хижины.
Он, конечно, приврал. Он жил южнее, где было много горнолыжных курортов. Майкл не имел даже смутного представления о том, где они теперь находятся. Возможно, они забрели слишком далеко на север и пересекли канадскую границу. В последнее время он постоянно ходил кругами, не заботясь о том, куда ведет дорога. Когда рядом была команда, их главной целью были поиски пропитания. Но в одиночку он вряд ли мог уйти далеко.
Однако Майкл ни словом не обмолвился Клементине о том, что его тревожит. Меньше всего ему хотелось пугать ее, и без того напуганную.
Других он тоже не хотел пугать. И к чему это привело?
Метель продолжалась, и скоро они шли уже по щиколотку в снегу. Солнце село, воцарилась темнота. В спину хлестал ветер. У Майкла начало покалывать лицо, пальцы ног онемели. Клементина не жаловалась, но было видно, что ей тоже очень холодно. Она обеими руками прижала к шее ворот толстовки, стараясь, чтобы снег не попал на рубашку. Щеки и лоб покраснели, светлые волосы метались во все стороны вокруг головы.
