— Ну ладно, забудем об этом. Раз уж ты здесь, окажи мне услугу — доставь в лагерь Инганиад, я хочу проверить по пути домой, как Сокол справляется с быстрым аллюром.
Он знал, Флавиан давно мечтает прокатиться на Инганиад, и поэтому ожидал увидеть вспышку радости на лице сына. На мгновение и впрямь в глазах его вспыхнул восторг, но только на мгновение.
— Хорошо, отец. Спасибо, отец, — сказал Флавиан. В заученных словах этих слышалось послушание, но и только.
Аквила сделал вид, что ничего не заметил, он спешился и крикнул одному из своих людей, чтобы тот привел Сокола, его запасную лошадь. Однако он терялся в догадках, не понимая, что вызвало недовольство сына на этот раз. Он подсадил Флавиана в седло:
— Вот и все. Теперь держись крепко. — Собственный голос в его ушах прозвучал приторно и фальшиво.
Он стал укорачивать стременной ремень и, пока возился с ним, вдруг понял, что было не так. Флавиан слишком долго мечтал о том дне, когда его наконец сочтут достойным сесть на Инганиад, и день этот должен был стать великим событием, о нем должны были прогреметь трубы. А он превратил его в кусок сладких сот, брошенных в знак примирения после выволочки. «Главное всегда не в том, что именно ты делаешь, а главное, как ты это делаешь. И когда ты смеялся над Раянид из-за свиньи, опять же все дело было в том, как ты смеялся…» Господи! Неужели он так ничему и не научился?! У него едва не вырвался стон. Но теперь уже поздно, ничего не исправишь. Не выпуская из рук уздечки Инганиад, он сел на Сокола и направил лошадей к маячившим впереди стенам Венты, туда же двигалась и группа всадников, возвращающихся в лагерь.
Флавиан казался совсем маленьким на высокой рыжей лошади. Он сидел очень прямо, глаза сияли — мужчина, едущий как равный среди мужчин. Может быть, случившееся и не было такой уж непоправимой ошибкой, в конце концов. В обращенном к нему лице сына Аквила увидел мольбу. Флавиан хотел, чтобы он отпустил поводья. Аквила колебался, хотя Инганиад была спокойной после дневных трудов, кроме того, она знала Флавиана с рождения и любила его — он постоянно забирался ей на спину в конюшне, и она привыкла к этому. Нет, она ничего не выкинет с ним. Аквила убрал руку с поводьев.
Еще мгновение — и он проклял бы себя, будь на то время, призывая на свою голову самые страшные проклятия за эту уступку. Все произошло так быстро, что окончилось, едва успев начаться. Белая сова, вылетевшая пораньше на охоту, преследуя жертву, тихо выпорхнула из зарослей ольхи и на своих большущих крыльях бесшумно, точно призрак, скользнула перед самой мордой Инганиад. Кобыла испугалась и, не чувствуя твердой руки хозяина, резко отпрянула и взвилась на дыбы. Аквила увидел искаженное от ужаса белое лицо Пескарика, которое врезалось в его память и еще долго потом преследовало его. Крикнув: «Держись!» — он свесился с седла на сторону и попытался поймать поводья, но не успел. Мгновение — и Флавиан уже лежал на земле, а он стоял на коленях, склонившись над ним.
Мальчик не двигался, а из обширной вмятины на голове, там, где он ударился об острые корни ольхи, сочилась кровь. Цепенея от страха, Аквила положил руку на сердце Пескарика, сердце билось, хотя и очень слабо, и у него вырвался глубокий прерывистый вздох облегчения. Рядом с ним на коленях стоял Арт, вокруг звучали обеспокоенные голоса, короткие отрывистые разговоры, но Аквила не слышал их. Он с отчаянной сосредоточенностью ощупывал тело Пескарика. Кажется, ничего не сломано, только эта ужасная рана на голове. С бесконечной осторожностью он поднял Флавиана на руки и встал: мальчик был совсем легкий, будто кости его были полые, как у птицы. Лошадей поймали, и кто-то подвел Инганиад, она все еще дрожала и косила глазом. Он покачал головой — ехать верхом означало бы выпустить мальчика из рук.
— Я пойду пешком, — пробормотал он.
Он шел пешком до Венты, бережно неся легкое безжизненное тельце; с ним шел Арт, который вел под уздцы свою лошадь. Он не знал и не интересовался, куда делись остальные люди. Когда они уже были внутри городских ворот, он сказал Арту:
— Поезжай вперед, предупреди Нэсс. — И после того как Арт, вскочив на коня, умчался исполнять поручение, он двинулся дальше один.
Он пронес мальчика по улице до двери дома, где к столбу был привязан конь Арта, и дальше через двор, в котором каменный дельфин все так же бессмысленно скалил пасть в разбитом фонтане. Нэсс встретила их во внутреннем дворике, за ней стоял Арт. У нее было белое лицо, почти такое же бледное, как у мальчика. Она протянула руки, чтобы взять его, но Аквила покачал головой:
— Лучше лишний раз его не трогать. Я отнесу его прямо на постель. Я ему разрешил проехать на Инганиад, а ее спугнула белая сова. — Он забыл, что Арт ей уже обо всем рассказал.
Дверь каморки, где обычно спал Флавиан, была распахнута. Он внес Пескарика и опустил на узкое ложе, и Нэсс тотчас же скользнула рядом на колени, а он повернулся к Арту, стоявшему в дверях, заполняя проем. Лицо его было полно тревоги.
— Сходи за Эугеном, приведи его как можно скорей, — сказал Аквила.
Дневной свет быстро исчезал, утекая из крохотной беленной известью каморки, как, возможно, в это время утекала жизнь из маленького, неподвижно лежащего тела Флавиана.
— Если он умрет, это значит, я убил его, — сказал Аквила.
Нэсс подняла голову и поглядела на него, но руки продолжали работать. Она убрала назад со лба и пригладила темные встрепанные перышки и положила на висок мягкую ткань, чтобы задержать медленно сочащуюся кровь.
— Вели зажечь лампы, надо чтоб у Эугена был свет для работы, — сказала она. — А потом сходи и прикажи кому-нибудь из рабов принести горячей воды.
Мучительно тянулось время, пока они ждали Эугена, — он ушел куда-то на праздничный ужин, и Арт не сразу нашел его, но в конце концов он появился, притом так спешил, что не успел даже снять пиршественный венок, принеся с собой аромат ранних белых фиалок и слабый запах вина. Эуген ощупал Флавиана, как это сделал до него Аквила, промыл и перевязал ему голову, послушал сердце, послушал, как он дышит, и, подняв его сомкнутые веки, заглянул в глаза.
— Плохой ушиб, жестокий ушиб, но, мне думается, череп цел, — сказал он. — Я зайду снова утром. А пока держите мальчика в тепле и не двигайте. И ни в коем случае не пытайтесь вернуть его в тело, пока он еще не готов. На это может уйти несколько дней.
— А он… вернется назад? — спросила Нэсс. Она все еще стояла на коленях возле постели, поддерживая обеими руками голову мальчика.
Эуген, который стоял в ногах постели, перевел взгляд с Нэсс на Аквилу, затем снова поглядел на Нэсс. Его глаза навыкате светились добротой из-под упавшего на лоб нелепого пиршественного венка.
— Я надеюсь и молюсь, — сказал он.
Следующие три дня Аквила исполнял свои служебные обязанности как обычно, но учебное поле, военные советы утратили для него реальность. Реальными были только ночи, когда он дежурил возле Флавиана, давая Нэсс немного отдохнуть. Жены обитателей их большого дома с радостью помогли бы ей, хотя ни с одной из них у нее не было особой близости, но она никому, кроме Аквилы, не могла бы доверить мальчика. Аквила стал приносить работу домой: он проверял кавалерийские реестры, решал какие-то проблемы с перевозками, но ему мало что удавалось сделать. Иногда он слегка задремывал, так как очень уставал, но сон не был глубоким, и из сознания ни на мгновение не уходила узкая келья, неяркий свет затемненной лампы, тусклые блики на беленой стене и неподвижное личико Флавиана на подушке, так похожее на лицо Флавии, невероятно похожее. Странно, что он не замечал раньше, насколько мальчик схож с сестрой.
