– Я предупреждал ее еще тогда, что ты ненормальная! Я ее предупреждал! А она мне все – «мать, мать!».
Володя забегал по зале, что-то бормоча и запустив пятерню в уже сильно поредевшие волосы.
– А как это же она тогда узнала, что меня с домом обманули? – ехидно сузила внезапно высохшие глаза Маша.
«На-кася выкуси!»
– В муниципалитете она тогда работала, мама, и документы по этой сделке оформляла. Фамилию нашу увидела – вот и весь секрет. А баба Катя мне все остальное поведала… Что, довольна?
Маша, враз утратившая пыл, не знала, что ответить.
– И никто тебя с домом не обманывал. Ни этот твой покупатель и никто. Сама по злобе и дурости все затеяла и с носом осталась.
– Володечка, – опять, но уже тихо и печально, заплакала Маша, – я тебя, сынок, так люблю, так люблю…
– Ага. – Он сел на Зойкин любимый кожаный диван. – Ты меня двенадцать лет не любила, а Вадьку любила, да?
Маша молчала, высморкаясь в платок.
– А потом Вадьку разлюбила, меня снова полюбила… – Володя, издеваясь, делал волнообразные движения ладонью, изображая, как Маша то дарила, то забирала у них с братом свою благосклонность. – Ничего себе любовь! Очень замечательная любовь… Ты хоть знаешь сама, что это такое?
– Знаю, – не очень уверенно ответила Маша и присела, совсем обессилев, на дурацкую табуреточку, кожаную и скользкую.
Тоже – Зойкина мебель обожаемая. Ни уму ни сердцу.
– Не уверен, – решительно отрезал Володя. – Вот у нас с Зоей – любовь. И никогда я ее не брошу, и чтоб разговора об этом никогда здесь больше не было. Ты поняла? – Не слыша Машиного ответа, он повторил: – Ты поняла? И вообще – чтоб уж покончить с этим… Я-то ведь как раз был против того, чтоб ты здесь жила.
– Ка-как?! – задохнулась от отчаяния Маша.
– А так. Против. А Зоя настояла. Вот я по помойкам и мотался, тебя искал… Знала бы она, что ты за ее спиной творишь!
У Маши перехватило горло, сжало сердце, а сын, будто нарочно ее добивая, продолжил:
– А Вадик… Знаешь?
– Ничего я про него знать не желаю.
Маша с трудом поднялась и поковыляла к себе в комнату – хоть лекарства накапать. А то помрешь в одночасье, и будет Зойка радоваться-праздновать!
– Женат он, и внучок у тебя есть, Артемка. Уж и в школу скоро пойдет.
– Как это? – повернулась Маша, вконец удивленная. – Эта Галька – она же старая!..
– При чем здесь это? Жену его тоже Машей зовут, нормальная девчонка, красивая, умная, любит его. И все у них хорошо. А? – Лицо сына корежила гадкая ухмылка: что, скушала? Не подавилась?
«Без меня – хорошо?! Без мамы – хорошо?» – колотило в висках у Маши.
Кажется, сын еще что-то говорил ей вслед, и все гадкое и оскорбительное, будто ножики матери родной в спину втыкал. Маша плотно закрыла за собой дверь и до самого вечера не выходила.
Но видно, все-таки за правое дело боролась Маша! Есть Бог на свете, и он предоставил ей шанс отвоевать себе хоть одного сыночку.
Померла, уж за девяносто лет, тетя Катя. И оставила Маше по завещанию свою однокомнатную квартиру! Ну и подарок от родственницы получила Маша! Конечно, и сын, и невестушка, лисичка хитрая, уговаривали Машу не переезжать – старая, мол, она совсем, беспомощная, а они работают, Ирочка учится, и много Маше, живя отдельно, помогать не смогут. А Маша, глухо затаившаяся еще с тех времен, когда Володька высказал ей, как не хотел принимать ее в семью, уперлась на своем: не буду вам мешать, попробую жить одна, а там видно будет.
Володя, повторив из вежливости, что не дело это – в таком возрасте жить одной, тем не менее помог матери забрать из ее комнатенки вещи и перевез их в новое обиталище. Не свой дом, конечно, как в приснопамятных Выселках, но все же! Тут уж Маша ни перед кем лебезить не будет! Тут она полная хозяйка!
Правда, уже через неделю, даже меньше, Маша обнаружила неудобства одинокого существования: надо было самой ходить за продуктами по декабрьской гололедице, да и пятиэтажная хрущевка лифтом оборудована не была.
Заплатив за квартиру, свет и телефон, Маша с ужасом обнаружила, что долгожданное удовольствие – не видеть Зойку – обходится ей больше чем вполпенсии. Оставшегося едва бы хватило на самую скудную еду, а о лекарствах нечего было и думать. Да, отвыкла Маша думать о хлебе насущном, копейки считать…
«А сын у меня на что?» – подумала Маша и вечером позвонила Володе.
– Сыночка, – завела она жалостно, – приехай к маме, а? Картошечки принеси, хлеба, а то тяжело мне и денежек нет… Не оставляй меня, сыночка! Старая я, слабая…
Сын, правда, без особого энтузиазма и не высказав должного сочувствия, сказал, что заедет в субботу утром, привезет что надо. Так у них и повелось – Володя приезжал в субботу утром, привозил продукты, лекарства. А Маша в охотку жаловалась ему на недомогания, скуку и одиночество.
– Мам, мы же тебе говорили – не дело ты задумала, когда от нас уезжала. Ты решила – ты получила. Разве не так? – однажды, когда Маша в очередной раз завела разговор о своих бедах, раздраженно ответил ей сын.
– Я вам мешала, я Зойке мешала, – гундосо бормотала Маша, утирая слезы.
– И какой из этого выход? – несмешливо спросил Володя, уже собиравшийся уходить. – И так ты не хочешь, и сяк тебе не ладно.
– А ты ко мне переезжай, а? – обрадовалась Маша тому, что сын сам задал этот вопрос. – Ко мне переезжай! Что здесь – места мало?
– О господи! – возвел глаза к потолку Володя. – Ну никак ты не хочешь успокоиться!.. Все, я пошел! Чего надо будет – звони.
Сын ушел, а Маша, сидя без света в быстро сгущавшихся декабрьских сумерках, все думала: «Да, не успокоюсь, не смирюсь! Будет со мной Володечка, будет!»
Приближался Новый год. Маше было очень больно думать, что встретит она этот, возможно, последний год своей жизни в одиночестве. В следующий Володин приезд она осторожно спросила: не хочет ли Володя отпраздновать Новый год с мамой?
– Конечно хочу, мама, – деловито сообщил сын, выкладывая на кухонный столик упаковки с продуктами. – Я приеду тридцать первого, привезу тебя к нам…
– Нет, нет! – отчаянно замахала руками Маша.
– И почему же нет? – устало вздохнул Володя.
– Нет, нет… Я хочу – чтоб здесь и только мы с тобой… сыночка, сыночка!
– Вадик приедет с женой и ребенком, – продолжал добивать сын Машу. – Иришка с женихом будут. Очень даже хорошая компания собирается.
– Не желаю я их никого видеть, – гордо вскинула голову Маша.
– Ну это просто ни в какие ворота… Другая на твоем месте рада была бы.
– А я вот не рада… Что – опять скажешь, что мать у тебя ненормальная?
