— Да, горяченького поесть — эт хорошо, — поддержал товарищей Иван Лаптев.
Экипаж дружно принялся за еду.
— Что там Олег? — озабоченно спросил старшина Стеценко — механик-моторист остался приглядывать за ремонтом их танка.
— Ничего, Степан Никифорович, Олег следит, чтобы с нашего «Климушки» гусеницы не сняли. А то мы ж не «БТшка» — на колесах не поедем, — пошутил заряжающий Ваня Лаптев.
Николай Горелов оторвался от почти уже вычищенного котелка и привычно бросил быстрый взгляд на небо. И словно в унисон его невеселым мыслям раздалось протяжное:
— Во-о-оздух!
Глухо затявкала единственная зенитка. Все-таки поздно товарищ Сталин прислонил к стенке товарища Тухачевского, который увлекся «универсальной артиллерией» и зарубил на корню разработку легких зенитных автоматов. И теперь немецкие бомбардировщики могли пикировать, не опасаясь, что их встретит шквальный огонь с земли. А вот шквальный огонь гитлеровских «Флак-систем» до самого конца войны стал кошмаром «сталинских соколов».
Бросив котелки, танкисты бросились к небольшому окопчику, отрытому накануне, а земля уже вздыбилась фонтанами взрывов. Выплеснувшаяся из котелков перловка растеклась по траве.
Побросав фугасные авиабомбы, двухмоторные фронтовые бомбардировщики пошли на второй заход. На слабый зенитный огонь русских «стервятники Геринга» внимания почти не обращали. «Юнкерсы-88» теперь в пологом пикировании сыпали мелкие кассетные бомбочки.
Противопехотная осколочная бомба Spreng-Dickenwend SD-2A/SD-2B устроена весьма просто. Корпус «Бабочки», а именно так переводится с немецкого «Schmetterling», представляет собой толстостенный чугунный цилиндр, заполненный взрывчаткой. В боковой стенке имеется отверстие, в которое вделан взрыватель. Из взрывателя выходит металлический короткий трос, имеющий на конце ветрянку, состоящую либо из двух дисков и двух полубочонков, как SD-2A, либо из двух лопастей — как SD-2B.
Бомба, поставленная на дистанционный подрыв, отличается исключительно высокой чувствительностью к внешним воздействиям. «Schmetterling» SD-2B с взрывателем-ловушкой фактически являлась первой в мире дистанционно устанавливаемой противопехотной осколочной миной с самоликвидацией.[35]
Взрыв в зависимости от установки происходит в воздухе через определенное время после отделения от кассеты — примерно через три секунды, либо от удара в момент касания земли. Время приведения в боевое положение: три — три с половиной секунды с момента начала вращения ветрянки.
«Семена смерти» делали свое страшное дело с немецкой точностью. Снопы осколков на высоте примерно в полсотни метров, направленные сверху вниз, выкашивали людей, взрывали грузовики, переворачивали телеги с имуществом. Серия мелких бомб разорвалась прямо над палаткой госпиталя с большим белым полотнищем с красным крестом.
Вторая серия «Schmetterling» сработала при ударе о землю, подняв фонтаны земли, огня и дыма. Смерть стальной косой осколков собирала обильную жатву.
Ударные волны расшвыривали посеченные в кровь тела, дико кричали раненые, ржали кони, порвавшие постромки артиллерийских передков… Паника охватила всех на небольшой железнодорожной станции под Тернополем. Каждым взмахом своих стальных крыльев «бабочки» уносили десятки жизней. И спастись от них было невозможно.
Снизившись до бреющего полета, обнаглевшие «стервятники Геринга» расстреливали людей с бреющего полета. В прозрачном носовом остеклении кабины штурмана трепетал язычок дульного пламени пулемета.
И свинцовые осы смертельно жалили людей, не разбирая, где военные, а где гражданские.
Также неожиданно, как и появились, «бомберы» с черными паучьими крестами на крыльях растворились в облаках…
* * *
Танкисты выбрались из окопчика, отряхивали форму, переговаривались вполголоса, словно бы боялись, что немецкие летчики услышат их и вернутся.
К ним подбежал вестовой.
— Товарищ лейтенант, вас вызывают в штаб вместе с экипажем.
— Сейчас идем.
Штаб располагался в блиндаже возле железнодорожной станции. Вокруг царили хаос, смерть и разрушение. Мимо танкистов санитары и просто местные жители несли на носилках убитых и раненых. Солдаты и мобилизованные гражданские засыпали воронки от бомб, разбирали завалы.
Взрывы разбили несколько вагонов санитарного эшелона, и среди обломков вповалку лежали тела пациентов и врачей, до конца исполнивших клятву Гиппократа. И это было самым страшным — видеть убитыми беззащитных, ведь не броня их защищала, а белые халаты, которые сейчас алели от крови.
Перед входом в штабной блиндаж, занавешенным плащ-палаткой, дорогу танкистам преградил часовой:
— Пароль?
— Днепр.
— Проходите, — красноармеец, совсем еще мальчишка, взял винтовку «на караул».
В блиндаже было накурено так, что хоть топор вешай. Командиры что-то отмечали на картах. За выгородкой из плащ-палаток радисты выстукивали сообщения азбукой Морзе. Майор орал в трубку полевого телефона.
— Да перестань ты, — одернул его комкорпуса с красными от недосыпания глазами. — На линии обрыв. Или осколком перерезало, или диверсионная группа поработала.
— Товарищ комкор, по вашему приказанию прибыли!
— Лейтенант, разведка докладывает, что разведывательный батальон гитлеровцев, усиленный танками и пехотой, прорвался через наши позиции. Если они подойдут сюда — будет мясорубка. На станции сейчас много раненых и гражданских. Нужно задержать немцев и сковать их во что бы то ни стало. Боеспособных танков у нас мало, но еще меньше командиров. Много народу полегло. Я повышаю тебя в звании, старший лейтенант Горелов. Бери людей, технику из числа исправной, землю грызи — но немцев задержи! Не справишься, смалодушничаешь — расстреляю!
Красный командир замолчал, поняв, что хватил лишку. Какое, к чертовой матери, «расстреляю»?! Немцы придут — всех к стенке поставят… Нервы ни к черту! А паренек-то ничего, держится молодцом старший лейтенант.
Командиров и правда много погибло в этом жестоком и яростном приграничном сражении. Командующий 15-го мехкорпуса Игнатий Иванович Карпезо был контужен во время авианалета бомбардировщиков на штаб корпуса в районе селения Топорув. Тридцатого июня в ходе боев за Дубно погибли комиссар 67-го танкового полка Иван Константинович Гуров и начальник штаба 68-го танкового полка капитан Абрамихин. Командир 34-й танковой дивизии полковник Васильев и заместитель командира по политчасти полковой комиссар Немцов попали в окружение под Большой Мильчей и пропали без вести. Советские командиры разделили участь своих подразделений, они сражались до последнего патрона, последней капли крови и погибали с поднятой головой. Щепетильные в вопросах чести немецкие офицеры не могли не отметить это и уважали своего противника.
