— Отлично.
— Только не будь таким упертым, — говорит Сара.
— Упертым? Ты так сказала?
— Да.
— Ты несправедлива. Ты так же не хочешь приглашать этих людей, как и я.
— Эд, можно же объяснить, чего мы хотим, и объяснить тактично. А ты понятия не имеешь, что такое…
— Я тактичный. Очень даже тактичный. Но когда меня провоцируют, я срываюсь.
— Ты сказал, что за свадьбу платишь ты, а вот этого никак не следовало говорить.
— А что, разве это не правда? — вопиет Эд.
Кровать под ним стенает, словно его гнев налег на нее тяжким грузом.
— Ш-ш-ш, — шикает Сара.
— Не понимаю, чего ты от меня хочешь.
— Хочу, чтобы ты извинился перед моей матерью и постарался не испортить всем праздник окончательно, — режет Сара.
— Извиниться перед этой женщиной — да ни за что, — бурчит Эд. Сара молчит. — Что? — обращает он вопрос в темноту. Голос у него — на слух — не оправдывающийся, а, напротив, обиженный, негодующий. — Сара?
— Мне больше нечего тебе сказать, — говорит она.
— Сара, она ведет себя абсолютно безрассудно.
— Да будет тебе.
— Я и не подумаю пресмыкаться перед человеком, который хочет загубить свадьбу.
Сара не удостаивает его ответом.
Назавтра, когда Эд просыпается, у него мучительно болит плечо — очевидно, прострел. Четверть шестого утра, в доме все спят, все, кроме Эстелл. Он слышит, как она ходит по дому — наводит порядок, щелкает выключателями, поправляет абажуры, взбивает подушки. Он лежит и думает, что хуже боль в плече или эти суетливые, тихие звучки. Выбравшись, наконец, из продавленной кровати, он кидается в ванную, запускает на полную мощность горячий душ. Стоит под душем долго, слишком долго. Не исключено, что изведет всю горячую воду. Ему видится, как Эстелл топчется у двери ванной, ломает голову: сколько же можно стоять под душем — час, полтора? Беспокоится. это сколько ж воды израсходовано, досадует, что дверь заперта, и она не может расставить зубные щетки по ранжиру. Эти фантазии его греют. Мышцы уже не так болят. Но едва он выходит из-под душа, боль возвращается.
К тому времени, когда дети встают, погода определилась — весенний день будет сырой и теплый. Иегудит еще спит: лекарство от простуды действует. Бен с Солом смотрят телевизор в кабинете. Мириам затворилась у себя, она в бешенстве: в праздники не подобает смотреть телевизор. Эйви с Эми пошли прогуляться. Ушли сразу после обеда и пропали. Интересно, чем можно заниматься в Вест-Хемпстеде? Они что, торчат у каждого пруда с утками? Пялятся на все витрины подряд в торговом центре? Пустой день тянется долго. Одно хорошо: Сара на него больше не сердится. Она массирует больное плечо.
— Эту кровать пора выбросить, — говорит она. — Мы уже больше тридцати лет спим на ней.
— Сдается мне, на полу спать было бы удобнее, — говорит Эд. Он смотрит, как Эстелл снует взад-вперед, в кухню, из кухни, накрывает стол для второго седера. — Ты заметила, она все еще не разговаривает со мной.
— А чего ты ожидал? — говорит Сара, но голос у нее участливый. — Мы должны позвонить твоей матери, — напоминает она.
— Ну да, — Эд тяжело вздыхает. — Позови детей. Надо, чтобы они с ней поговорили.
— Привет, ба, — говорит Бен, когда ему передают трубку. — Что там у тебя? Вот как? У нас тоже тоска смертная. Нет, ничего. Болтаемся без дела Нет, Эйви приехал со своей девушкой, так что они пошли пройтись. Ну да, Эми. Не знаю. Спроси его. Мириам тоже здесь. Угу. Что? Все говорят об одном: кого звать на свадьбу. Кто, баба Эстелл? Она-то отлично. Вот только она вроде как взъелась на папу.
Эд отбирает у Бена трубку.
— Вроде как что? — спрашивает Роза.
— Привет, ма, — Эд уносит радиотелефон в спальню, присаживается к туалетному столику. Разговаривая, он видит себя в трех зеркалах, и одно отражение хуже другого. Видит купол лба с жидкими прядями волос, усталые глаза в красных прожилках, дряблые, мясистые мочки ушей. Выглядит он ужасно.
— Эд, — говорит его мать. — Сара сказала, что ты не хочешь пригласить семью Эстелл на свадьбу?
— Семью? Какую семью? Речь идет о ее друзьях.
— А как насчет Хенни и Полин? Я их уже пригласила, что же — мне тоже взять свое приглашение обратно?
— Ма! Ты пригласила своих соседей?
— А как же иначе? На свадьбу моей собственной внучки. Пригласила, как не пригласить.
— Ма, — рявкает Эд. — Гостями на этой свадьбе будут лишь те, кто получит приглашение, напечатанное и посланное мной, из моего дома. Это свадьба Мириам. Для нее. Не для тебя, не для Эстелл. Ни для кого, кроме ребят.
— Ты неправ, — режет Роза напрямик.
И ее слова весь день звучат у него в ушах. Неправы они, не он. Какое их участие в свадьбе — да никакое. Что его, что Сарина мать только и знают, что приставать с требованиями. А чтобы пальцем шевельнуть, так нет.
Мириам он застает на кухне, она намазывает взбитым маслом кусок мацы. Эд подсаживается к ней.
— Где бабушка? — спрашивает он.
— Поехала за молоком, — говорит Мириам, а потом выпаливает: — Пап, не хочу я, чтобы на моей свадьбе были все эти люди.
— Знаю, лапочка. — До чего ж приятно, что Мириам обращается к нему за помощью, приятно, что она хочет, чтобы он ее пожалел, хоть она и без пяти минут доктор с жесткими теологическими установками.
— Я ведь их даже не знаю, — говорит Мириам.
— Мы не обязаны приглашать тех, кого ты не хочешь приглашать, — заявляет Эд.
— Но я не хочу, чтобы бабушка всю свадьбу дулась на меня, — голос ее дрожит. — Я не знаю, что мне делать.
— Тебе и не надо ничего делать.
— Похоже, все же придется их пригласить, — говорит Мириам убитым голосом.
— Ой, — вскрикивает Эд.
— Если не всех, то хотя бы часть, — говорит она.
Кто-то отворяет дверь черного хода, оба подскакивают. Но это всего лишь Сара.
— С вашего разрешения, дам вам совет, — говорит она. — Пригласите всех, кого хочет Эстелл, всех, кого хочет твоя мать, чтобы положить этому конец. К чему нам эти цурес?[139]
— Нет! — вопит Эд.
— Мне кажется, мама права, — говорит Мириам.
Эд смотрит на нее.
— В таком случае у тебя станет легче на душе?
Она кивает, и он привлекает ее к себе.
— Мне больше не обнимать мою Мириам, — это он Саре.
— Знаю, — говорит Сара. — Слышишь, бабушкина машина подъехала. Пойду скажу ей, что она может пригласить Магидов.
