— Но он слишком мало находится на этой службе, чтобы быть автором нашего информационного письма.
— Вряд ли это так, если только старый архивариус не передал ему эстафету перед уходом из архива.
— Держу пари, что этого не было.
— Я тоже, — поддержал его Анхель.
— Я постараюсь разузнать, не умирал ли или не уходил из архива человек, который мог бы стать нашим кандидатом, но в принципе я склонен согласиться с вами, — говорит Койот.
— Теперь нам остается один Амброзе Сепульхри, — говорит Габриаль. — Старый, неприятный, желчный, но это неплохая возможность для нас.
— Почему? — спрашивает Анхель.
— Он немецкий мальчик, сирота, незадолго до войны его усыновила еврейская семья. В начале войны они прятались в лесу. В середине 1944 года семью арестовали. Ему было тогда двенадцать или тринадцать лет. Их отправили в Треблинку. Оба приемных родителя были убиты. Когда лагерь был освобожден, мальчик переехал из Германии в Бельгию, где оказался на ступенях иезуитского монастыря. Его подобрали и хорошо с ним обошлись. Он, без сомнения, сумел скрыть свой гнев, но будьте уверены, ненависть к нацистам никогда не гасла в его душе. Одним выстрелом мы убиваем двух зайцев: древний каббалистический документ пойдет на пользу евреям и поможет осудить нацистов за похищение предметов искусства и Ватикан за пособничество.
Койот смотрит на фотографию. Трагедия формирует эту личность: жесткие морщины видны вокруг глаз и в углах рта.
— Вот наш человек, — говорит Койот и бросает последнюю фотографию на стол.
— Джентльмены, — говорит Койот, стоя у окна и задумчиво глядя на включенную лампу, — у нас большие трудности.
Наступает ночь. Большую часть дня они наводили справки о четырех архивариусах, устали как собаки и теперь сидят, развалившись в старых креслах в гостиной. В черном небе узкий серп луны.
Оба молчат, они привыкли терпеть друг друга, и молчание не кажется им тягостным.
— Мы не имеем ни малейшего представления, как выглядит Сефер ха-Завиот, — говорит Койот. — Я рылся во всех заслуживающих доверия источниках, но нигде не нашел ее описания.
Он горестно качает головой, проходит к столу и наливает себе выпить.
Амо, вернувшийся после такой же беготни, молчит и курит. Видно, что он совершенно измотан.
Анхель, сидевший, скрестив ноги, на полу, встает и выходит из комнаты. Слышно, как он через две ступени поднимается по лестнице, а потом возвращается. Вернулся он, похлопывая по бедру папкой, украденной у Исосселеса.
— Я очень долго думал, зачем Пена вообще взяла меня с собой в Мексику. Она сказала, что для того, чтобы прощупать почву.
Он бросает папку на кофейный столик, смотрит на Амо, ждет ответа.
— Ты помнишь, что сразу после того, как мы с тобой познакомились, я ненадолго отлучился? — спрашивает Амо.
Анхель кивает.
— Ты вернулся, а мы с Пеной отправились в Мексику.
— Я был в Бразилии.
Амо с мрачным видом начинает расхаживать по комнате, размахивая руками в такт шагам. Морщинки в углах глаз становятся глубже и застывают, освещенные оранжевым огоньком и окруженные сигаретным дымом.
— У Исосселеса были там связи; и когда он начинал искать оружие, взрывчатку и все прочее, он поехал именно туда, в Бразилию. Его человеком там была одна женщина — Александра Абриз, — которую я тоже давно знал. О моих отношениях с Исосселесом она ничего не знала. Не знала она и о Пене. Они работали в одной лаборатории, когда Исосселес оканчивал университет. Из Бразилии он уехал в Принстон. Она осталась в Бразилии. То был звездный час Исосселеса, тогда он был несколько эксцентричным, но душевное его здоровье еще не пошатнулось. Она поддерживала с ним связь, но он исчез, а она пошла работать на государственное военное предприятие, потом уволилась, и только когда она занялась более интересными вещами, Исосселес сам ее отыскал.
— Откуда ее знаешь ты? — спрашивает Койот.
— Откуда обычно мужчина знает женщину? Я познакомился с ней задолго до Исосселеса, до того, как она переехала в Бразилию. Я познакомился с ней в Аргентине. Она явилась причиной, по которой я так и не стал иезуитом. — Амо прикуривает следующую сигарету. — Пена просила меня съездить в Бразилию и постараться что-нибудь выяснить. Я не выяснил ровным счетом ничего. Я даже не нашел Александру, не нашел вообще никаких концов и несолоно хлебавши вернулся в Штаты.
— Пена волновалась, ей надо было увидеть Исосселеса, я посоветовал ей взять тебя.
— И я поехал с ней.
Амо кивает.
— Александра нашлась, когда вы были в Мексике. Ее нашли мертвой в каких-то кустах за старой церковью.
Габриаль тихо ругается сквозь зубы, закрывает глаза.
— Рано или поздно, — говорит Анхель, подходит к Габриалю и кладет руку ему на плечо. В последнее время Анхель часто видит в своих снах Габриаля и Липучку, они играют в клубах, пьют в барах, делают то, чего никогда не делали в жизни, то, чего он никогда не видел, то, что он не может объяснить и не хочет даже пытаться.
— Исосселес, — яростно выплевывает Габриаль.
— Я подозревал это, но не знал точно. Теперь я начинаю в это верить.
— Рано или поздно, — снова произносит Анхель. Эти слова становятся мантрой, которая поможет преодолеть все.
— Итак, дело становится личным, — говорит Койот таким тоном, словно ведет протокол собрания.
— Это, — изрекает Амо, — всегда было личным делом.
Анхель раскрывает папку, принимается листать страницы.
— Я всегда думал, что здесь таится другая причина, по которой я вообще оказался там, было нечто, какая-то вещь, которую Пена хотела забрать у Исосселеса. — С этими словами он извлекает из папки лист бумаги. — Пена была осторожной женщиной, она не стала бы понапрасну рисковать там моей жизнью, если бы не важность того, что она хотела сделать, того, что могло стоить такой жертвы. Но я никогда не мог понять, что именно это было.
Койот берет листок из рук Анхеля, просматривает, кладет на стол.
— Похоже на рукописную копию корабельной декларации.
— Когда Пена была там в первый раз, двадцать лет назад, она тоже искала декларации корабельных грузов. Кто-то спрятал эти старые декларации в том монастыре. Исосселес скопировал старую декларацию и вложил эту копию в папку Пены. В этом не было бы никакого смысла, если бы он не знал, что именно она ищет. — Он указывает на строчку в середине листа. — Здесь есть странное слово, заключка и какие-то измерения, — говорит Анхель.
— Заключка — это внешний угол здания, — говорит Койот. — Эти выглядят как стенографическая схема, как пара линий, позаимствованная из строительного чертежа.
— Значит, кто-то собирался что-то строить? — говорит Габриаль.
