Вокруг тела медленно ходил фотограф, то и дело освещая пространство белыми вспышками.
Какое-то время я стоял неподвижно, ни о чем не думая, – просто смотрел. Наконец спросил:
– Можно? – и показал на тело.
Уокер вздохнула:
– Только ничего не трогайте.
Я кивнул и прошел в центр гаража. Брук направилась следом.
Глаза Глэдис Томас выкатились, распухший язык вывалился изо рта, и еще вчера симпатичное лицо теперь казалось искаженным и уродливым. Видимо, она сильно прокусила язык, и запекшаяся кровь испачкала губы и подбородок. Даже при тусклом освещении я сразу заметил вокруг глаз следы кровоизлияний, особенно заметные на тонкой коже, – они явно говорили о том, что причиной смерти стало удушье. Синяки и кровоподтеки на шее казались широкими и темными. Конечно, окончательное заключение предстояло сделать патологоанатому, но уже и сейчас было ясно, что Глэдис умерла не легкой смертью, к которой мог привести перелом шейных позвонков. Ей пришлось изрядно помучиться.
– Очень плохо, – тихо заметила детектив Уокер. – Очень стыдно.
– Офицер у входа сказал, что это самоубийство, – произнес я, внимательно вглядываясь в искаженное лицо.
– Так мы это называем, – отозвалась Уокер.
– Мы?
– Я руковожу подразделением по расследованию самоубийств. Все решит экспертиза, но… я видела уже немало подобного. Это действительно самоубийство.
– А записка была? – уточнила Брук.
– Записок обычно не бывает.
Из кармана пиджака я вытащил маленькую записную книжку и начал делать кое-какие пометки. Обошел тело и остановился за спиной Глэдис. На голубых джинсах, прямо на ягодицах, растеклось широкое бледное пятно.
Я смотрел на него, наверное, с минуту.
– Вы заметили это? – наконец спросил я детектива Уокер.
Она подошла и взглянула туда, куда я показывал.
– Моча, – коротко заметила она.
– Точно.
– Они всегда…
– Знаю. Но взгляните на пятно. Оно растеклось почти по ширине ягодиц. Я, конечно, не детектив, но если бы она умерла вот в таком положении, то, наверное, потекло бы по ногам, так ведь?
Казалось, Уокер хотела что-то сказать, однако сдержалась. Посмотрела на фотографа.
– Снимите это, – ледяным тоном распорядилась она.
– Уже сделал, – ответил он.
Уокер кивнула и снова принялась писать в блокноте.
– Любите играть в детектива, доктор?
Я обернулся к ней.
– Да нет, я просто…
– Ну так убирайтесь отсюда.
За нашими спинами, у входа в гараж, раздался крик.
– Катитесь отсюда к черту! – вопила женщина.
Все – Уокер, фотограф, Брук и я – беспомощно смотрели то друг на друга, то на фигуру у входа.
– Они убили ее! – не унималась Розалинда, тыча в меня пальцем.
– Что? – удивленно переспросил я.
– Они толкнули ее на это. До вчерашнего дня, когда они так ее расстроили, она была в порядке…
– Мадам?
Уокер шагнула к Розалинде.
– Они убили ее.
– Мадам…
– Если бы они здесь не появились, ничего бы не случилось!
– Мадам, почему бы нам не выйти на улицу?
Уокер положила руку на плечо кричащей Розалинды.
Та вырвалась.
– Не трогайте меня! – завизжала она и разрыдалась.
Детектив повернулась к нам с Брук и строго приказала:
– Оставайтесь здесь.
Потом бережно взяла Розалинду под руку и вывела во двор. Я снова посмотрел на тело.
– Вы закончили? – спросил фотограф, очень внимательно глядя на часы.
– Нет, я еще не закончил.
Просто так мне сдаваться не хотелось, а потому я повернулся к Брук и спросил:
– У тебя есть что-нибудь еще?
– Пока все, – ответила она.
Я отошел от висящего трупа, а тощий фотограф начал снимать снова, причем пятно на джинсах сфотографировал несколько раз крупным планом. Несмотря на то, что он сказал детективу, во время первого сеанса это явно сделано не было.
С улицы доносились голоса Уокер и Розалинды. Лезть прямиком в осиное гнездо не хотелось, а потому я еще немного потолкался в гараже. Наконец голоса стихли, и показалась детектив Уокер.
– Она расстроена, – заключила детектив.
– Я понял.
– Это вы ее расстроили, оба. Она считает, что вы…
– Мы слышали, что она говорила.
Уокер немного помолчала, крепко сжимая блокнот. Потом открыла чистую страницу.
– Что именно произошло вчера?
Причин не отвечать я не видел. А потому и рассказал о вчерашнем разговоре, о явной лжи обеих женщин, о связи Глэдис с покойным Дугласом-Кейси. Сказал и о том отчаянии, которое охватило Глэдис Томас при известии о смерти друга.
От меня не укрылось, что фотограф перестал щелкать.
– Она больна? – поинтересовался он.
– Она мертва, – ответил я. – С вами ничего не случится. Только прежде чем дотрагиваться до нее, надевайте перчатки. Мойте руки с мылом. Если придется переворачивать тело, надевайте маску. Короче, действуйте так, словно у нее СПИД.
– Мы всегда действуем так, словно имеем дело со СПИДом, – не выдержала Уокер.
– Хорошо.
Я заметил, что фотограф с сомнением переводит взгляд с висящего тела на свой аппарат.
– Не волнуйтесь. С вами ничего не случится, – успокоил я его.
Потом снова повернулся к Уокер.
– До какой степени она вчера расстроилась? – уточнила детектив.
– Очень сильно. Пришла в отчаяние.
– Настолько, что могла убить себя?
Вопрос звучал просто, но очень раздражал. Действительно, убить себя. Расстроилась ли Глэдис Томас настолько, чтобы убить себя? До сих пор я еще не сталкивался с самоубийством. То есть, разумеется, мне приходилось видеть последствия и удачных, и неудачных попыток покончить с собой. Я ведь практиковался и в отделении неотложной помощи, и в анатомичках. Но мне еще ни разу в жизни не приходилось разговаривать с человеком накануне рокового выстрела, если можно так сказать. С первого взгляда вроде все кажется достаточно правдоподобным: убитая горем женщина, в отчаянии от потери любимого, накладывает на себя руки. Очень правильно, аккуратно и романтично. Только слишком многое здесь не сходилось.
Мои размышления, очевидно, показались детективу Уокер слишком долгими, потому что она раздраженно переспросила:
