а из столбцов… Из столбцов тоже что-то складывалось. Наверное. Может быть. Инга очень на это надеялась.
1. Прошлый год, а может быть, позапрошлый — Валентина начала тратить деньги.
2. Этот год, начало мая — разбился Славик.
3. Этот год, начало мая — Евдокия Павловна придумала способ вернуть внука к жизни. И рассказала об этом подруге.
4. Этот год, конец мая — Валентина начала молодеть. Приблизительно в это же время в городе появились дети с поразительной, никогда ранее не виданной порчей.
5. Этот год, июнь — потратив на воскрешение внука все силы, Евдокия Павловна умерла. Перед смертью она привязала Славика к Инге, о чем тоже рассказала подруге.
6. Сейчас. Валентина очень хочет, чтобы Инга отправила Славика на тот свет.
Пункт три и пункт четыре… Пункт три и пункт четыре… Инга ритмично тыкала карандашом в бумагу, пятная лист серыми проколами точек. Пункт три и пункт четыре… БабДуня отдает внуку свою жизнь. А Валентина забирает чужие. Это же… Это же…
— Она развернула заговор! — выкрикнула в пустоту кухни Инга и всадила карандаш в блокнот. Обломанный грифель запрыгал по столу.
Господи, ну конечно! Валентина просто развернула заговор — так же, как это сделала сама Инга! Изменив всего несколько слов, Инга превратила обряд, исцеляющий от панических атак, в обряд, панические атаки вызывающий. И это было несложно! Все, что требовалось — исходный текст заклинания и проверенный, полностью работающий ритуал. У Валентины было и то, и другое.
Не обращая внимания, что карандаш сломан, Инга процарапала под пунктом четыре жирную грязно-серую черту.
— А в печенья она добавляет собственную кровь, — заговорщицким шепотом сообщила Инга блокноту.
Глава 46 Почти семейный скандал
Глава 46 Почти семейный скандал
— Значит, ты ей поверила, — сжав губы, Славик осторожным, слишком бережным движением отодвинул чашку с кофе.
— Но я должна была все выяснить… Разобраться…
— Я все тебе объяснил. Ни разу тебя не обидел. Помогал как мог. Но поверила ты старой сучке Вале, — прищурился Славик.
— Я просто проверяла версию! Ты, дорогой мой, не пуп земли — тут вообще-то дети умирают! — встряхнувшись, Инга перешла в нападение, но слишком неуверенно. И то, что задумывалось как упрек, прозвучало жалким оправданием.
— О да, конечно. Все ради детей. Дети никак не пережили бы, расскажи ты мне про свои тайные встречи с Валей!
— А с чего мне рассказывать? — уперлась кулаками в стол Инга. Чувство вины, плитой давящее на плечи, таяло и испарялось, подогреваемое разгорающимся гневом. — Бабка заманила меня сюда, как теленка на бойню. Впутала в чертову потустороннюю хрень, в которую я в жизни бы сама не впуталась. Папаша и мамаша твои знали если не все, то многое — и ни словом меня не предупредили. Мне врали все, и ты в том числе! «Ой, поломалась машина, ай, я все починил!».
— Я извинился!
— И я извинилась!
— Но все это время таскала в кармане инструкцию, как меня понадежнее грохнуть!
— А ты в голове бабкину инструкцию таскал!
— Я не собирался тебя убивать!
— Я тоже не собиралась!
— Но ты это обдумывала, — внезапно притихнув, Славик опустился на стул и сгорбился, упершись локтями в колени.
— А ты не обдумывал?
— Обдумывал. Но до того, как мы познакомились. Жить, знаешь ли, каждому хочется.
— Вот именно. Каждому.
— Ладно, — мотнув головой, неожиданно выпрямился Славик. — Если тебе так спокойнее — давай.
— Что — давай? — опешила Инга.
— Давай. Читай свой заговор. Месяцем раньше, месяцем позже — какая разница.
— Ты спятил?
— Почему спятил? Просто не хочу ждать. Что там тебе надо? Воду из реки? Сейчас принесу, — подхватив со скамейки ведро, Славик шагнул к порогу. Инга метнулась наперерез, крестом распершись в дверях.
— Стоять!
— Не ори на меня!
— Я не ору!
— Орешь!
— Это ты орешь! Обидели его — подумаешь, какая принцесса! Записку не показали, про разговор не рассказали! Когда ты на меня свою историю вывалил, я, между прочим, истерику не устраивала!
— Ну да! А кто визжал и в обморок падал?!
— Ну и ты повизжи! Можешь в обморок упасть, если хочешь — вон там, на коврик! Угораздило же меня, мать твою! Мало того, что в покойника втрескалась, так он еще и шекспировские драмы разыгрывает! Быть или не быть! Гамлет хренов!
— Я не разыг… — Славик застыл, приоткрыв рот. Глаза у него сделались круглые и бессмысленные, как стеклянные пуговицы. — Что-что ты сделала?
— Ничего, — буркнула Инга, но сцепленные на косяках пальцы не разжала.
— Ты сейчас серьезно, что ли? — звякнув ведром, Славик шагнул вперед. — Ты серьезно?
— Давай не придираться к словам. В запале чего только не скажешь.
— Нет, ты серьезно? — снова повторил он, удивленно посмотрел на ведро и опустил на пол. — Правда?
— Тебе-то какая разница? Ты ж помирать собрался.
— А я передумал, — теперь Славик нависал над Ингой, огромный, как башня, и горячий, как печка.
— Чего вдруг?
— А того, — стремительно пригнувшись, Славик подхватил Ингу на руки, вскидывая до своего роста — куда-то под потолок, в стратосферу и в невесомость. — Я, может, тоже втрескался.
— Вот как, — Инга провела пальцами по смуглому лицу, очерчивая линию скул. — А зачем скандалил?
— Ну так обидно же. Я, понимаешь, втрескался, а ты Валю какую-то слушаешь.
— А я не слушаю, — наклонившись, Инга поцеловала Славика — сначала мягко, почти невесомо, потом смелее, жарче, скользнула языком в рот. Сцепив руки стальным капканом, Славик отвечал на поцелуй жадно и напористо, Инга чувствовала, как колотится, срываясь в галоп, его сердце.
— Стой. Эй, стой, — прошептала она, откидывая голову, и Славик тут же прижался губами к открытой шее. — Да стой же ты!
— Что? Почему? — выдохнул в декольте Славик и тут же лизнул уходящую под блузку ложбинку.
— Потому что. У нас тут серьезный разговор. Про Валентину.
— Никуда не денется твоя Валентина, — развернувшись, Славик примерился и опустил Ингу на стол. Его руки тут же сместились с ягодиц на бедра, поглаживая и сжимая, а Инга уже сражалась с пуговицами на рубашке.
— Какого
