Клим. До сих пор не хочу знать, где у тебя в то время была голова.
За дверью послышался хохот, и Клим обличил приклеенного к ней Альберта, который, конечно, не мог не подслушать их разговор – надо же найти повод подтрунивать над старшей сестрой. Но еще Рина подумала, что брат, возможно, волновался и чуточку ревновал, ведь раньше у нее был только он и книги, а теперь появились новые близкие люди по всему Хайзе.
Ей все еще было плохо от того, что она не сдержала обещание, но иногда приходится быть плохим для других, чтобы защитить от разрушения самого себя. Рина побывала на месте человека, за которого пытались решить, что для него хорошо, когда Сирена хотела увести ее обратно в иллюзию, и не простила бы себя за ложь, способную сделать то же самое со всем королевством. Она не была уверена, что Альберт понял ее и простил, но надеялась, что время сгладит его обиду.
Дом оказался небольшим, и на первом этаже, в столовой, объединенной с кухней, собралось гораздо больше народу, чем Рина могла себе представить.
Здесь обитал сливочно-тыквенный дух праздника. Бабушка Вельма командовала расстановкой приборов за громадным столом, сдвинутым из нескольких. Вокруг него выстроились разномастные стулья, табуретки, бочонки, ящики, мешки. Мама накладывала кашу, стараясь попадать в тарелки, а не на себя. Тетушка Флюри смеялась, что наконец-то у нее появился весомый повод сесть на диету. Кузины в удобных походных костюмчиках – и как только они сохранились? – в шесть рук совали в глиняный графин цветы, собранные на обочинах – ромашки, крохотные подсолнухи и пурпурную колючку, – украшали композицию веточками можжевельника с синими ягодами, калиной и физалисом. Кувшин все время оказывался слишком маленьким, так что Нинель расширяла горлышко, высунув язык от усердия.
Дедушка Михаил, румяный и круглый, сидел возле печи, следя за таким же румяным и круглым кукурузным хлебом. Папа и Кёрфин спорили о том, какое вино правильнее будет подать к обеду. На столе блестела новенькая стеклянная посуда, в которой плясали огоньки свечей. Подсвечники тоже были стеклянные, и получилось торжественно и красиво, хотя дневного света из окон все еще хватало.
Дядя Роман – отец Жанны – пристроившись на подоконнике, делал какие-то подсчеты, бубня себе под нос. Видимо, и тут нашел применение своим способностям банкира. А второй бабушкин зять – кудесник по дереву и отец Аниты и Глории – в поте лица прилаживал к очередной табуретке ножку, чтобы всем хватило сидений. Это была не очень-то изящная работа – раньше он занимался отделкой дорогой коллекционной мебели, – но, судя по виду, он наслаждался своим занятием.
Помимо родни, в столовой собралось еще несколько маминых подруг из театра, их детей и каких-то мужчин, незнакомых Рине, но зато хорошо знакомых с папой и дядьями. Как вся эта толпа умещалась в одной комнате, Рина понятия не имела, но на удивление никто никому не мешал и даже было не очень шумно.
– Всем добрый день! – громко сказала она.
Мама уронила половник, но тут же подняла, пока никто не заметил. Тетушки и кузины бросились к Рине наперегонки, и Климу даже пришлось инстинктивно заслонить ее от такого нашествия, отчего Жанна случайно угодила ему в объятия, и это наделало много визга и много смеха.
Расцелованная всеми желающими, оглушенная громкими голосами и слегка задохнувшаяся от пышных форм тетушек, дедушкиного живота и приторных духов, Рина все-таки добралась до стола, где Кёрфин соорудил для нее настоящий стеклянный трон.
Тут снова пришлось обниматься со всеми желающими, даже с теми, кого Рина не знала, а потом слушать бесконечные вопросы о самочувствии, аплодисменты и слезы и грохот маминого половника о крышку, говоривший всем успокоиться и оставить девочку в покое.
Но мама оказалась не властна над толпой, и Рина впервые в жизни была рада находиться в ее эпицентре. Здесь она ощущала себя на своем месте. И снаружи, и внутри. Она была дома и потому говорила громко и улыбалась во все щеки.
Тыквенная каша слегка пригорела, хотя тетушки усердно мешали ее по очереди и выбрали казан с самым толстым дном, но все равно получилось вкусно. На стол почти нечего было поставить, кроме той самой ярко-оранжевой каши, дедушкиного хлеба и вареной кукурузы с солью. На десерт были поздние яблоки от Альберта, калиновый пирог и ягодный чай. Никакой перемены десяти блюд, как в доме Аль, никакого расписания и переодеваний. Все было просто и по-домашнему, и Рина поймала себя на мысли, что это лучший семейный обед в ее жизни.
А потом ее одели потеплее и, кое-как освободив от преследования Альберта, недовольства бабушки и хихиканья кузин, отправили с Климом на прогулку по городу.
Ранний вечер уже добрался до неба, но было удивительно тепло, словно само дыхание людей нагрело воздух. Кёрфин вместе с другими кудесниками успел починить немало фонарей, и улицы были вполне сносно освещены. Со всех сторон доносились методичные звуки ремонта и стройки, и Рина наслаждалась тем, как ожила столица.
Все были при деле: и маги, и простые горожане, и взрослые, и дети, и женщины, и мужчины. Никто не унывал. Пили горячий чай, сидя на сколоченных наскоро лавках, раздавали свежий хлеб из только что смолотой муки. В паре дворов Рина увидела бабулек, деловито доивших скотину – вот откуда взялось молоко. Кто-то чинил арматуру и восстанавливал целостность стен, кто-то занимался починкой крыш. Из многих труб вокруг поднимался дымок.
Дитромей жил так, как не жил, кажется, еще никогда. Вместе с проклятием рухнули стены между людьми. И хотя Рина знала, что это временно, прямо сейчас не было ни бедных, ни богатых, ни великих, ни бесполезных, ни важных, ни неважных, ни героев, ни наблюдателей. Каждый стал частью истории и творил свое маленькое волшебство.
Клим ехал медленно, чтобы Рина вдоволь навертелась головой по сторонам. Голубизну дворца разбавил свет теплых огней, и где-то там наверняка мастер Натан без сна и отдыха решал дела государственной важности.
– Ты не замерзла? – спросил Клим, обернувшись к Рине.
– Не-а. – Она натянула капюшон до бровей, потому что, стоило ему упасть, как вокруг прекращалась работа и все начинали бурно приветствовать юную Виндеру. Раньше Рина об этом мечтала, но сейчас ей почему-то не хотелось быть заметной.
Они завернули в укромный парк, где несколько молодых женщин следили за десятком резвящихся малышей, и остановились слегка в отдалении от их шумной компании возле ротонды с видом на озеро.
– У тебя нет яблок, так что как ты себя чувствуешь? – спросил Клим.
