Два живописца продвигались на хорошей скорости. Их гигантские валики просто пожирали копоть. У меня складывалось впечатление, что в конце они не смогут остановиться: увлеченные порывом, они перекрасят дорогу, машины, небо — и в итоге укроют все слоем тусклой побелки, словно забвением. Я собирался подняться на чердак, когда позвонил Большой Брат. Агентство «Дик». Агентство «Дик» напоминает мне о себе. Женщина с шиньоном хочет, чтобы я все понял.
— Добрый день, Франсуа.
Это Матильда.
— Да.
— Мишель попросил меня позвонить тебе. Он… он хочет, чтобы мы развелись.
— А. Я не знал, что вы были женаты.
— Чтобы мы развелись, ты и я!
— Извини, не сообразил. Сколько сейчас времени?
Живописцы медленно спускались с лесов. Небо, казалось, стало еще более серым.
— Франсуа, ты себя хорошо чувствуешь?
— Очень хорошо. Ладно, договорились.
— То есть… ты не видишь никаких препятствий?
Я чувствовал, что она сбита с толку, может быть даже немного разочарована.
— Нет, ни малейших.
— Тебе… тебе понадобится адвокат. Ты кого-нибудь знаешь?
— Нет, но я как-нибудь прогуляюсь ко Дворцу юстиции… Там их полно… Как продавцов хот-догов на стадионе… или цветочниц у кладбища…
— Можно взять одного, если хочешь… Моего зовут Дюкло-Лаказ…
— Угу. Дюкло-Лаказ. Хорошая фамилия для адвоката.
— Ты уверен, что все в порядке?
— Абсолютно. Все в порядке.
* * *
«Юго-Запад» за 9 июня 198* года:
Об этом говорят все
Светские и культурные новости
Рубрику ведет Стивен Лерой-Трант
Свершилось! Это будет великий вечер! Великий вечер для наших смокингов, галстуков-бабочек, шелестящих юбок, английских костюмов и декольте… Сегодня вечером впервые распахнет свои двери удивительный неовикторианский мавзолей, который вырос, как шампиньон, в окружении наших богатых вилл и который злые языки уже окрестили «Манжманией»… Манжматен… Славное имя, неразрывно связанное с историей наших краев… Тем не менее кое-кто удивится тому, что последний отпрыск известной фамилии, к тому же не устающий подчеркивать свои «местные корни», решил восславить английского писателя, умершего более ста лет тому назад и никогда не ступавшего на землю Аркашона…
Однако мы, со своей стороны, не встанем на сторону этих завистников! У нас хватит мужества констатировать, что наш молодой земляк поймал в свои паруса попутный ветер: его университетская и министерская карьера — это длинная анфилада залов, устланная красной ковровой дорожкой. И уже поговаривают о том, что в будущем году он может занять кресло мэра, подхватив тот факел, который в былые времена несли его прадед и двоюродный дед… А его книга «Раскрытая тайна Эдвина Друда» завтра окажется во всех библиотеках.
И, как будто всего этого еще мало, ходят слухи насчет предстоящего бракосочетания с… но тсс! Не будем опережать события! Оставим повисшей в воздухе хотя бы эту тайну…
— Ну, что новенького, Бельфегор?
Прошло уже несколько месяцев… Разумеется, после того, как меня выставили из коллежа «Нотр-Дам» за систематическое непоявление, Антуан перешел со мной на «ты», но он не забыл, что я целый год волок его сына по горам реализма и символизма среди коварных ловушек, расставленных парнасскими аборигенами… Такое не забывается! Так что, несмотря на отрешение от власти, я сохранил и его уважение, и свою неизменную бутылку виски под стойкой.
Он тяжело опустился на стул у моего столика и бросил взгляд на заметку:
— Диккенс, Чарльз? Не знаю такого!
— Фигура… Больше двадцати пяти тысяч страниц в «Библиотеке Плеяды»…
Антуан уважительно присвистнул, наверное, так же он приветствовал казарменные рекорды по очистке картошки; я залпом выпил свой третий стакан.
— Знаете, что самое странное, Антуан? В нашем мире полно…
Нас осветила вспышка молнии. Затем последовал удар грома, и тут же поливший частый дождь, сносимый ветром, превратил витрину бара в стенку аквариума. А за ней возникло лицо господина Дика.
— В этом мире полно людей, которые никогда в жизни не слыхали о Диккенсе и очень хорошо себя чувствуют… Это немного похоже на то, как если бы я провел всю свою жизнь, проковыривая маленькой ложечкой дырку в бетонной стене, — и вдруг целые толпы людей начинают входить и выходить через дверь… через обычную дверь, которой я не заметил… как если бы… Плесните-ка мне еще, я вернусь…
Когда я вышел, улица была пуста, но мне некуда было спешить. Я направился к мосту и вскоре увидел его на набережной. Стоя на песке, нанесенном ветром на асфальт, он смотрел на море. Он не обернулся при моем приближении, а я не стремился увидеть его лицо. Мы и так уже знали друг друга лучше, чем нужно. И тем не менее мне захотелось прикоснуться к нему. Я положил руку на его плечо, потом медленно опустил ее вдоль его руки, пока не ощутил под пальцами его пальцы, податливые, словно они были из глины.
XIV
— Извините, месье, но это костюмированный бал… Могу я взглянуть на ваше приглашение?
Охранник был вежлив, но смокинг сидел на нем, как болонья на бульдоге, и он загораживал вход всей шириной своих плеч. Газовый фонарь, подвешенный под козырьком портала, скупо освещал безупречный газон, разбитые под эркерами клумбы герани, источавшей едкий запах, и пришпиленную на воротах мраморную плитку с надписью: «Гэдсхилл-плейс-2». Я опустил стекло и слушал Сару Вон. Я был волшебно спокоен; в кармане у меня была десятая книга, а в животе — янтарное озеро — виски Антуана.
Я нацарапал несколько слов на листке, вырванном из записной книжки.
— Не могли бы вы передать это господину Манжматену? Уверен, после этого он захочет меня принять…
«Бульдог» просунул морду в дверь, гавкнул официанту в белой ливрее и положил «поноску» на его поднос. И в то время как я прослеживал в уме траекторию этой живой торпеды до момента ее попадания в мишень, у меня за спиной раздался хорошо знакомый голос:
— Что, мой юный друг, проблемы с таможней?
Крук утратил большую часть своих рыжих волос и как-то странно ссутулился. Лицо его стало одутловатым, глаза налились кровью; пожимая его руку, я почувствовал, что она дрожит. В его наряде выделялись длинная серая блуза — любой мешок не мог бы сидеть элегантнее, — старые грубые башмаки и какая-то смешная черная ермолка на голове.
— Это все Скимпол! — сказал он, прочитав мой взгляд. — Этот дурак потерял мой перстень! А как вы хотите, чтобы я останавливался, когда у меня больше нет моего перстня?
— А… этот нелепый наряд? Кого вы тут изображаете?
