моего отца. Но что бы помешало нам охотиться на него и убить?
– Ничего. – Жрец кивнул, довольно продолжил: – Но коль он дух-хранитель, как коппа, что бы помешало ему вернуться на место сразу же в ином обличие? Или даже в том же самом? Какое дело бесплотному мороку до личины? Случись у вас тяжкий голод, он бы уберёг дитя пророчества и пищей, раз сам не прикован к единому телу. Отец, жил ли у вас перед домом проклятый, привязанный к одному месту?
Ёрку покачал головой:
– Не было такого. Во владениях нашей семьи водопады у реки, сбредались туда разные создания, но чтобы многие поколения видели кого-то долгие годы да запомнили, не случалось. Мороки ходят свободно, пока есть наваждение, а земли свои бережёт лишь коппа, но тот церемониться с незваными гостями или терпеть соседства не станет, а уж добыть себя не позволит в жизни.
– Значит, – с затаённым весельем мурлыкнула Эйдре, – вновь идём за оленем?
– Проверить стоит, – согласился Ульд. – Ежели то ошибка, всегда сумеем пойти в сердце наваждения.
Лица Ёрку и Гратту без сомнений выдавали, что последний исход не лучше самой смерти, а её они детям не желали. Вечер под крышей дома Вальги завершился тревогой, после ужина все улеглись спать, а выходить порешили с рассветом. Учитель проводил Ферра без радости, но перед порогом заверил:
– Что бы ни стряслось, я буду рядом и помогу всем, чем удастся.
Ёрку дошёл с сыном до самого холма, простился, крепко обнял да обещал:
– Мы с Вальги вернёмся на дороги. Когда зазвучат песни вестника, знай, что их подхватят и в Коддаге.
– Коль случится беда, приходите в Олкуд, – попросил Ульд прежде, чем их закружили ветра верхнего мира. – Харад уже знает, а Мельха всегда обрадуется брату.
Тропа унесла друзей прежде, чем они сумели разобрать ответ сэйда, но Ферр успел разглядеть короткую улыбку отца, и она согрела душу перед дальним странствием.
В наваждении не бывало лёгких путей и прямых дорог. Гратту отправился домой, а путники поспешили к роще, в которой когда-то молодой жрец охотился на дивного оленя. Эйдре вела да крепко держала за руку Йорги, Ферр не отпускал ладони с густой шерсти Игви. Туман казался плотнее прежнего, обступал со всех сторон, пугал неясными звуками, странными силуэтами в сизом нутре, а воспоминания о путешествии к вершине Духов, встрече с коппой, преследовании питсами не добавляли покоя. Временами колдунья бормотала под нос непонятные слова, и от того становилось ещё больше не по себе, словно кошмары вот-вот выплывут из наваждения, утащат в разные стороны, откуда не сыскать троп ни друг к другу, ни к срединному миру.
Олень будто ожидал их у озера, смотрел тёмными глазами, слегка наклонил голову, выставил вперёд могучие рога. Ферр принялся напевать заклинание, хотя не брался предположить, должно ли оно работать на духах, не был ли прошлой раз лишь случайностью просто потому, что хранитель не признал деву в образе птицы да заслушался приятным напевом. Эйдре же померещилось, что он не отводит от неё взгляда да словно спрашивает, кого привела колдунья, не исходит ли от них опасности.
– Коль оберегаешь меня, то знай, – с осторожностью произнесла она, неспешно ступая ближе к зверю, – это друзья, в них нет угрозы.
– Помнишь меня, приятель? – Ферр медленно протянул оленю ладонь, позволил шумно втянуть прохладный воздух, почувствовать знакомый запах человека, который вёл его когда-то к угощению во дворе дома Эйдре. – Нам нужно попасть в чертоги Эталла, ежели знаешь путь, сможешь провести короткой дорогой?
Зверь откинул голову вверх, прянул ушами, чуть повернулся, подставляя белый бок. Колдунья первой положила руку на мягкую шерсть, почувствовала, как обступает её ласковое тепло посреди промозглого наваждения. Жрец и мерг доверились деве, повторили её жест, а Ферр крепче ухватился за загривок Игви, шепнул псу быть рядом.
– Мы готовы идти, – решительно произнесла Эйдре, оглядев каждого.
Олень ударил копытом, и перед ним раскинулась тропа, мерцающая всеми цветами радуги. Путники шагнули на неё, почувствовали на лице нежную ласку добрых весенних ветров. Туманы отступили, друзья словно плыли разом над ними и в них, слушали звон капелей, первые птичьи трели, а вместе с тем – шелест летних трав, переливы осенних дождей, свежесть скрипа первого снега под ногами. Верхний мир сиял красками, коих не видывали сэйд никогда прежде, смешались воедино времена года, вторили друг другу, сменялись в короткий миг закатами и рассветами, долгими днями, ночами, полными лунного света и блеска звёздного неба.
– Это песни ветров, – Эйдре с жадным восторгом ловила каждый вид, открывшийся ей на пути. – Всех, которые летали некогда в мирах, уже ушедших и, может, даже ещё нерождённых.
– Не только, – тихо произнёс Ульд, заворожённый игрой мелодий не меньше девы. – Здесь поют и те, кого они коснулись. Любое существо, ходившее по земле или парившее некогда в воздухе. И…
– Ллив? – сразу понял по голосу друга Ферр.
Мерг кивнул, а после чуть опустил голову, прикрыл глаза, слушал с мягкой улыбкой.
– Я не разбираю слов, – сказал колдун спустя время. – Но он кажется… счастливым. Спокойным, уверенным, гордым. Заслышь я похожее от духов, сказал бы, что это добрый знак. Но, может, он всегда был таким?
– Тогда вспоминай его песню в миг сомнений, – посоветовала Эйдре ласково. – Жаль, мне не расслышать, любопытно было бы узнать голос Охотника.
– Лес, – подобрав верные слова, объяснил Ульд. – Древний, словно сам Ирд, таинственный, полный теней от летнего солнца, шорохов, загадок. Мягкая поступь дикого зверя по густому мху. Стрёкот насекомых, свист птичьих крыльев. Он был старше самой Ириты, старше любого человека в мире. Ллив родился тогда, когда первые существа на земле принялись искать себе пищу.
Дальше они шли молча, а дорога оказалась настолько чудесной, что её конца не хотелось узреть никогда. Но в то мгновение, когда появился перед ними дворец ветров, каждый вспомнил, к чему стремился.
Чертоги Эталла выплыли из ниоткуда дивным мороком, встретили путников фонтанами воды из серебряных чаш, мерцающим белым дымом у земли. Радужная тропа окончилась камнями, сквозь которые пробивалась травы и цветы, что в срединном мире не росли вместе. Дух-проводник остался у начала пути, но словно не собирался уходить и решил дожидаться их возвращения. Друзья же поспешили вперёд, туда, где среди густых зарослей высился дворец, который, казалось, сооружён из самоцветов. Стены отливали янтарём, а в нём вихрились и извивались бирюзовые линии, сменялись изумрудными лентами, вспыхивали на свету ультрамарином. Он будто и сам состоял из ветров, менял узоры каждый миг, закручивал в замысловатые спирали да тотчас рассыпал их сотнями крохотных искр.
За распахнутыми воротами с башнями под островерхими шпилями начинался дом владыки Сэйда, величественный и прекрасный. Раскинулся подле дворца дивный сад, в котором застыла длинными косами
