— Нас догонят! — я знал, что шансов у нас нет, и если принимать бой, то только здесь. Мы видели, как подтягиваются боевики, мы видели, что с минуту на минуту начнётся последняя для нас атака.
— Надо оставить заслон, — я заметил, как Гудин сглотнул набежавший к горлу комок. Он понимал, что должна остаться его тыловая тройка, но всё же не мог не сказать…
Я снова отрицательно покачал головой.
— Мы своих не бросаем… — это не пафос, это вера, что и тебя случись что, никогда не оставят в беде.
— Командир, пусть пацаны уходят! — голос Димарика был ровным. — Я останусь, командир. Они должны жить.
Мне показалось, Димарик улыбается, и я внезапно для самого себя понял, что он прав. Гибель мальчишек будет глупой. Здесь мог бы остаться я, но и меня, в конце концов, сомнут, а чтобы выстоять даже на высоте, даже в окопах, нужен командир. У меня нет заместителя, молодого расторопного прапорщика или старого опытного прапора, сержант Гудин хороший солдат, но без меня он не справится…
«Мы своих не бросаем… — твердил я самому себе. — Мы вгрызаемся в землю и держимся, держимся до последнего патрона»…
— Димарик, у тебя нет ни одного шанса! — я должен был сказать ему правду. — Димарик…
— У меня маловато патрон! — Маркитанов хлопнул себя по опустевшей разгрузке, знакомо звякнуло металлом лент, покосился на залегших неподалеку пулеметчиков, но те только виновато развели руками.
— У меня есть, — Ясиков полез в скинутую на землю РРку. И почти тотчас в его руках оказались две туго смотанные пулемётные ленты. Можно было бы посмеяться: снайпер и ленты на двести пятьдесят штук каждая, но не смешно, это счастье, что у меня оказался такой снайпер! Я беру их и протягиваю Димарику. Надо бы ещё, но он отрицательно качает головой. Мы оба понимаем, ему хватит. Мы своих не бросаем, Димарик! Мы вернемся, Димарик! Мы найдем тебя, обязательно найдём! Димарик, мы вернёмся…
— Отходите! — приказываю я, желая остаться с Димариком наедине, чтобы сказать что-то важное, что-то главное, но слова вязнут на моих устах. Мы лежим рядом и молчим, секунды переходят в минуты, я осторожно вынимаю из разгрузки гранаты, разжимаю усики и кладу их в небольшую ямку под правую руку сержанта Маркитанова. Он поворачивает лицо в мою сторону и благодарно улыбается. Я запомню эту улыбку…
Ухнул сдвоенный залп гранатомётов, чехи поднялись и рванулись в атаку.
— Уходи, командир, уводи группу! — последнее слово потонуло в длинной, не кончающейся пулемётной очереди. В то же мгновение ветки над нами срезало, и совсем рядом — в пяти шагах, разорвалась противотанковая граната. Нас обдало землёй.
— Уходи! — он кричал, не оборачиваясь. Я перекатился в сторону, разрядил магазин в неосторожно мелькнувшего за кустами бандита, и метнулся прочь…
— Уходи, командир, уходи! — неслось мне вслед.
— Чёрт, чёрт, чёрт! — И уже про себя: «Я вернусь за тобой Димарик, я вернусь»!
Я бежал вверх по склону, догоняя ушедших вперёд бойцов-разведчиков, а за спиной гремел ни на секунду не кончающийся бой.
Когда же мы уже почти подходили к брошенной базе, оголовье хребта, оставшегося за нашими спинами, потонуло в грохоте артиллерийских разрывов…
