нарисованной розочкой на боку.
— Пей, лётчик, пей… — повторяет женщина по-испански. Да, это женщина. Должно быть, медсестра — кому ещё быть в больнице? Испания — страна всё-таки ещё патриархальная в смысле нравов и обычаев, женщин-врачей среди испанок практически не встречаются, а те, кто есть — всё больше по акушерству и прочей гинекологии, должно быть, специализируются. Ибо, скажем, о хирургах в юбках я даже и не слышал. Чай, не СССР! Впрочем, такое отношение сейчас по всей Европе и Штатам. До советского равноправия полов в выборе профессий тут пока что далеко… Тридцать седьмой год на дворе, в Англии их на врачей начнут учить не ранее сорокового, ввиду войны и жуткой нехватки специалистов в войсках…
— Грациас, синьора!
…То, что выхаживающая меня медсестра обращалась ко мне «камарадо пилото», я сообразил не сразу. Прошло около часа, а может и больше с тех пор, когда она ушла помогать другим страждущим, когда до меня дошло: «камарадо», товарищ! Испанские фашисты так не обращаются. Да и случайно услышанный разговор на польском… Ничего не слышал о поляках, помогавших Франко[1]. Немцев, итальянцев — хоть лопатами разгребай, про португальских волонтёров и русских белогвардейцах тоже знаю, и даже о нескольких американских лётчиках слыхивал, хотя в небе с таковыми не сталкивался: должно быть где-то в далёком тылу учат франкистов управлению самолётами. А вот насчёт поляков — нет… А вот в Интербригадах поляки точно воевали. Кто ж не читал роман про четырёх танкистов с Шариком[2]? Был там персонаж — отчаянный разведчик-мотоциклист, хорунжий Лажевский по прозвищу «Мангнето», начавший войну с фашистами ещё в «Батальоне Домбровского»… Со школьных лет помню. А вот в одноименном сериале киношники его «убили». Зря!
А раз ко мне обращаются «товарищ», значит — я у своих? У своих! Похоже, ещё повоюем. Будем жить!
[1] На самом деле — были, но крайне мало: пилоты-инструкторы и авиамеханики, собиравшие проданные мятежникам самолёты.
[2] Януш Пшимановский, «Четыре танкиста и собака». Увы, но среди родившихся и выросших после уничтожения СССР этот роман0020итали крайне мало. Хорошо, если смотрели многосерийный фильм, но тоже — далеко не поголовно, в отличие от поколения 1970-х-1980-гг.
Глава 27
XXVII
Испания, Валенсия, штаб Fuerzas Aéreas de la República Española, 8 октября 1937 г.
— Нет, камарадо Русо! Это невозможно! По заключению врачебно-летной комиссии ты не допускаешься к управлению самолётом не менее, чем в течении полугода! И даже тогда камарадос медикос должны тебя будут проверить!
Вот же зараза усатая! И ведь формально этот команданте прав: грохнулся я в крайний раз крепко, как жив остался — сам не понимаю. Спасибо парням из немецкого интернационального батальона имени Тельмана, заметившим, как я падаю на землю с разодранном пулями куполом парашюта, отыскали в траве и доставили в госпиталь Сорок пятой Интернациональной дивизии. Раненых там были сотни — за день до того интребригадовцы вышли из кровопролитного сражения под Брунете. Но мне местечко нашлось, равно как хватило лекарского умения и заботы республиканских медиков.
А когда я уже мог вставать и по стеночке, по стеночке осторожно перемещаться с костылём в госпитальную латрину[1], где, неожиданно для себя как-то встретил старого знакомца, бывшего махновского контрразведчика Степана Пивторачоботка. Порадовались встрече от души, но тискать друг дружку или ещё как физически выказывать приязнь не стали: Степан при наступлении на Виллафранка-дель-Кастильо поймал снарядный осколок, вскользь распанахавший ему брюшину и выломавший два нижних ребра, я тоже после не совсем удачного парашютирования имел динамическую контузию туловища и переломы ноги и обеих рук. Но нагутарились мы за следующие недели вволю, мешая мой русский с его суржиком. Ну а что такого? По сути-то один народ и один язык, все всё понимают.
А потом он уехал. После полугода боёв и походов, после госпитальных мучений, Питорачоботка выглядел немногим лучше ожившего покойника. Он поделился своим желанием уволиться из рядов Интербригад[2] и вернуться во Францию, где Марийка в одиночку маялась с доставшейся в наследства от деда с бабкой ферме. Ну что ж, не могу осуждать. Это я — что в прошлой своей, вернее, будущей, жизни остался одиночкой, что в теле Дениса Русанова являюсь сиротой. А Степан — он не сам по себе. Ему ещё нужно дочку окончательно на ноги поставить, а по-хорошему — и внуков от неё дождаться. «Плохо человеку, когда он один»[3]… А учитывая приближающуюся в сороковом году гитлеровскую оккупацию Франции без крепкого отцовского плеча юной девушке, выросшей в Америке будет ещё опаснее. Так что уехал Степан — и пусть его!
А я вот уезжать не хочу. Во-первых, некуда, поскольку ни в Советском Союзе, ни в Америке не имею ни своего угла, ни родни, да и отнесутся ко мне по-нехорошему. В СССР — потому что «беляк-эмигрант», в США — потому что «красный», раз воевал за Республику. Во-вторых — не навоевался. Вернее сказать — не налетался! Лётчик, утративший Небо и по странной прихоти Судьбы или богов вновь взлетевший, пусть и провалившись на многие десятилетия назад — и что, опять потерять возможность летать? Не желаю!
В начале августа ко мне в госпиталь приехали парни из Первой Интернациональной эскадрильи. Приехали попрощаться. Емельяна Кондрата, нынче уже старшего лейтенанта, отзывали в Союз по программе ротации советских военных специалистов, а Тинкер с Пеком возвращались в США по собственному желанию. Выходит, налетались: на боевом счету Фрэнка сейчас уже девять сбитых самолётов врага[4], у Пека — полдюжины[5]. А каждый сбитый Испанская Республика оплачивает щедро: по тысяче американских долларов, плюс ежемесячное жалование иностранного пилота — полторы. Парни возвращаются на родину если и не богачами, то весьма обеспеченными людьми. У меня — четырнадцать уничтоженных стервятников, но подтверждённых, за которые прошла оплата — только одиннадцать. Плюс последний «мессер», сбитый тараном. Но при таране развалился и мой «курносый», да и я сам надолго выведен из строя, так что премию могут и зажать — финансисты — они такие финансисты… Гобсеки Шейлоковичи, не сказать матом… Впрочем, если считать по меркам сорок первого года, «геройскую норму» я уже перекрыл с некоторым запасом[6].
Простились с ребятами по-хорошему. Кто знает, как жизнь повернётся? Может, ещё и свидимся когда… «В
