играют только только интонации. Тут и переводчик не нужен был бы я и так понимаю слова: “Сильнее. Тужься”.
И чувствую, что мое сердце прибавило темп.
Мне кажется, я смирился с мыслью о том, что у меня будет новый ребенок. И нет, вот сейчас я волнуюсь так и так боюсь, как будто это в первый раз.
Она снова смотрит на меня.
— Почему не приезжал?
— А ты ждала?
Не знаю, зачем мы об этом сейчас.
Она снова зажмуриваться и кричит.
А потом все затихает.
Я перевожу взгляд на медперсонал. Несколько человек в медицинской одежде сгрудились вокруг маленького синего комочка.
Я замираю. Я ведь так и не увидел того, как родился мой первый сын. А эта сцена меня завораживает, покоряет.
Слышу крик и только тогда понимаю, что так и должно быть, это нормально.
Ребенка уносит какая-то подошедшая женщина и я бросаюсь к ней.
— С ним все нормально? — спрашиваю по-русски.
Та высоко поднимает брови и вопросительно смотрит на меня.
— Нормально? — повторяю по-английски.
— Да, — раздраженно говорит та. — Позвольте осмотреть.
Нависаю над маленьким детским тельцем, чувствуя, что жутко раздражаю эту медсестру или врачиху — на ее должность мне честно говоря плевать.
Мурат обещал мне лучший медперсонал и только поэтому я не мешаю. Но попробовал бы мне кто-то помешать.
Я думаю они это сейчас по выражению лица моего читают, хотя половина его и скрыта под маской.
Ребенка взвешивают, измеряют и делают еще какие-то манипуляции. А я смотрю. Если кто-то попробует причинить ему вред — врежу и мне все равно, что доктора.
Он такой беззащитный, такой маленький.
Женщина кутает моего сына в пеленку и вдруг кладет мне на руки.
И я чувствую себя так как будто сердце на время перестало биться. Я просто боюсь дышать.
Смотрю этой докторше в глаза: ты ведь не знаешь, что я только из больницы сам. У меня руки дрожат. Она поддерживает меня, должно быть, списывая дрожание на стресс или неуверенность. Помогает получше перехватить маленький сопящий сверток.
Гляжу на то как сын закрывает глазки и боюсь сделать так, чтобы ему было неудобно.
Люблю его уже. Хотя знаю всего ничего. Пару минут только разве.
Я не жалею, что я сейчас здесь, что я успел. В это мгновение меня накрывает чувство, что я все наконец сделал правильно.
— Его зовут Богдан, — я поднимаю голову, когда слышу голос Эльвиры.
На лбу у нее все еще испарина, губы сухие, искусанные.
— Я решила дать ему русское имя…
Подхожу и целую ее в лоб, предварительно покрепче перехватив пацана.
Ты подарила мне самое большое на свете счастье.
Она улыбается краешками губ — безмятежно и устало.
Странно. Моя жена, которую я назвал таковой, потому что думал, что не выживу. Мне нужна была опекунша, которой бы я доверял. И все-таки сейчас она мне кажется единственно правильной женщиной.
Моей судьбой и я впервые полностью уверен в том, что нигде не ошибся.
Нас вскоре переводят в палату и когда мы оказываемся там я действительно чувствую, что обрел свой дом.
Богдан посапывает в маленькой кроватке. Эльвира отсыпается. А я сижу у двери и сторожу, чувствуя себя так, что теперь никогда их не покину.
Они мои. Мое… все.
Дверь в комнату вдруг отворяется и я вскидываю голову — с тех пор как узнал, что Эльвира рожает полночи не спал, потом этот перелет…
На пороге стоит Владик. Его сопровождает человек из охраны.
— Пап… — произносит он и запинается.
Тогда я поднимаюсь.
Понимаю, что выгляжу грозно. Фигура у меня громадная, широкий размах плеч. Но мне становится теплее от того, что он произнес это слово, папа.
Немного медлю — жест конечно непривычный — а потом раскрываю объятия.
— Я наконец-то приехал.
Сын осторожно приближается ко мне.
— Можно посмотреть… на брата?
Киваю и подвожу его к кроватке сам.
И когда Влад осторожно берется за борта, касаюсь его светленькой макушки.
— Теперь никогда вас не оставлю.
Мне нравится то, что он не высвобождается, просто смотрит на маленький, запеленутый комочек как загипнотизированный.
— А почему он спит?
Я усмехаюсь.
— Устал. И мама очень… устала.
Влад засыпает в кресле, сидя у меня на коленях и, черт побери, я никогда не мог подумать, не смел даже предсказать что для того чтобы забыть о том, что у меня что-то где-то болит, чтобы почувствовать, что у меня есть смысл жизни понадобится всего-то вот это: два сына и женщина, которая стала их матерью.
За окнами больницы шумит чужой город, течет чужая жизнь, но я чувствую себя как дома. Потому что они рядом.
Посреди ночи младший сын будит нас всех криком.
Приходит улыбчивая медсестра и дает его в руки матери.
Я устраиваю Влада на кресле и перемещаюсь к Эльвире в кровать.
Странно, вроде почти не разговаривали, но сейчас я чувствую влечение к ней как к родственной душе. Это все песни и прочий бред, который я в больнице надумал.
Приятно, что она не отодвигается, напротив, приваливается к моему плечу, когда кормит грудью. А я смотрю на это и чувствую что-то похожее на умиротворение.
Осторожно кладу ладонь на голову сына и украдкой смотрю на Эльвиру. Мне кажется, она как настоящая мать начнет его защищать, если почувствует угрозу, но та только улыбается.
— Извини, что без кольца, — произношу негромко, боюсь младенцу помешать как и спящему Владу.
— Спасибо что приехал, — улыбается еще шире. — Я не надеялась.
— Не мог вас бросить.
Она вскидывает голову.
— Ты все-таки моя жена…
Мы смотрим в глаза друг другу. Губы Эльвиры дрожат и я говорю.
— Спасибо за сына. Это… очень много значило для меня.
Она улыбается и чмокает меня в губы.
— Для меня тоже… наша встреча много значила.
— Спасибо, что согласилась стать женой, — касаюсь своим лбом ее лба и глажу Эльвиру по щеке.
Здесь и сейчас я понимаю, что хочу ее, хочу видеть ее рядом даже когда стану старой развалиной. Я нашел свою женщину, свою судьбу.
— Ты Влада нашла. Сделала невозможное.
Она трется носом о мою щеку.
— Ты тоже.
Потом Эльвира отстраняется, смотрит мне в глаза и я понимаю, что она хотела сказать: вернулся то есть.
— Как твой сын? Старший? — заправляю локон ей за ухо.
Опускает глаза и тогда я понимаю, что готов для нее на новые подвиги.
— Я сделаю невозможное и для него… — шепчу ей на ухо.
Теперь я уверен, что смогу и не такое.
Конец
