резко закрыл рот. — Это значит, что мне пора заняться своими делами.
— Сонни, я изо всех сил стараюсь жить дальше, честное слово. Но мне, мягко говоря, очень рано даже задумываться о том, чтобы начать с кем-то встречаться. А кроме того, я же с прицепом, не забывай. Мужчины в таком обычно не заинтересованы.
— А я знаю кое-кого, кто заинтересован, — сказал Сонни.
— Да ладно! — Я хмыкнула. — И кто это?
Сонни многозначительно поглядел на меня и улыбнулся, увидев, как я опешила, когда до меня наконец дошло, что он пытается сказать.
— Ты серьезно?! — Я не верила своим ушам.
Сонни посмотрел на меня в упор, и лицо у него стало прямо-таки торжественное, но глаза были полны чувства, которого я очень давно не видела.
— Не самый худший вариант для тебя, — сказал он тихо.
— И не самый лучший для тебя, — тут же парировала я. — Знаешь, Сонни…
— Ничего-ничего. Можешь не говорить. Если ты не хочешь…
— Дело не в этом, — уныло сказала я. — Просто сейчас я не готова вообще ни к каким отношениям.
— Почему?
Ну что мне на это ответить? Потому что сама себе не доверяю. Потому что все это приносит слишком много боли. Потому что я только что родила ребенка от человека, который меня ненавидел. Потому что во мне что-то отключилось, и я не знаю, как включить обратно. Потому что все, что я чувствую, закопано так глубоко, что не может вырваться наружу. Потому что с тех пор, как я получила письмо Каллума, я ни разу не плакала. Потому что до меня теперь не достучаться никому, даже собственной дочке. Какого ответа ему бы хотелось?
— Потому что я просто не готова, — повторила я после паузы.
— Тогда не забывай, что, когда будешь готова, я тут, — сказал мне Сонни.
Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга.
— Эй, что вы там застряли? — окликнул нас Джексон.
— А как твои песни? Ты еще что-нибудь написала? — спросил Сонни, когда мы подошли к остальным.
Я огорошенно посмотрела на него. Резкая смена темы выбила меня из колеи, но потом я поняла, что Сонни хочет оставить все сказанное между нами. Для нас двоих. Когда мы вышли на помост, я обнаружила, что до боли искусала губы. Сонни мне нравился, но встречаться с ним я точно не хотела. А если я верно поняла то, что увидела в его глазах, я ему сильно небезразлична. Любовь снова заявила о себе, когда ее никто не звал. Мне оставалось только надеяться, что, если я не буду поощрять Сонни, он утратит интерес ко мне и станет искать в других местах. Отношения с кем бы то ни было, с Нулем или с Крестом, — не тот путь, по которому мне не терпится снова пройти.
Глава 44 ∘ Мэгги
— Хорошо, Мэгги. Что вы об этом думаете? — спросила Сеффи.
Она прокашлялась, и я подавила улыбку. Наконец-то между нами воцарился хрупкий мир, и я не хотела ставить его под угрозу неосторожными поступками. Сеффи снова разговаривает со мной. Мы разговариваем друг с другом. Не такое уж достижение, но от чего-то надо отталкиваться.
Она начала читать:
За гранью синей пустоты
Где музыка звучит и тает,
Танцую в облаках мечты,
На месте мира возникает
Поток лучей,
И тьма ночей
Уводит вдаль
И в гуще слов
Теряется…
— Постой… А что это значит? — перебила я ее, поскольку все эти розовые сопли перестали помещаться мне в уши.
Такого вопроса Сеффи явно не ожидала. Я увидела, как она озадаченно смотрит на клочок бумаги в руке. Молчание. На этот раз мне пришлось прикусить язык, чтобы не расхохотаться в голос. Как мне это сказать? Какая формулировка будет самой тактичной? Первая попытка Сеффи написать песню нуждалась в основательной доработке.
— Это… это о мечтах.
— Правда? — спросила я. — Честно говоря, я сама бы не догадалась, если бы ты не объяснила.
— А вы что подумали, о чем она? — спросила Сеффи.
— Даже и не знаю. Но я уверена, что цель музыкального произведения или песни — донести до слушателя какую-то мысль или чувство, верно?
— Ну да, а что?
— Как ты думаешь, что твое стихотворение — или песня — хочет мне сказать? — спросила я.
Сеффи снова уставилась в бумажку.
— Оно хочет вам сказать, что я напыщенная дура, — вздохнула она и смяла бумажку в руке.
— Сеффи, все не так плохо… — сказала я.
— Еще как плохо. И даже хуже. Я попробую еще раз.
Сеффи подобрала ручку с пола, взяла записную книжку с колен и принялась писать. Я смотрела на нее с улыбкой. Сеффи в своем репертуаре. Никогда не сдается. Улыбка моя погасла. Сеффи никогда в жизни не сдавалась, не опускала рук, кроме одного случая — истории с моим сыном Каллумом. Ни дня не проходило, чтобы я не думала об этом отвратительном письме, которое он якобы написал. Но я до гробовой доски буду знать без тени сомнения, что Каллум любил Сеффи больше любой логики, здравого смысла и самой жизни. Если бы я только могла ее в этом убедить!
Сеффи подняла голову и перехватила мою улыбку. И робко улыбнулась в ответ, словно вдруг засмущалась.
— Что?
— Я… я написала еще несколько стихотворений, — начала Сеффи чуть ли не через силу. — Очень личных. Про нас… с Каллумом.
Я словно пыталась покормить пугливую птичку или лань. Одно неудачное слово с моей стороны — и она умчится прочь и закроется, как зонтик-автомат. Я держала рот на замке.
— Я их никому не показывала, даже Джексону, — продолжала Сеффи.
— Хочешь показать?
— И да, и нет. Я бы хотела, но… мне немного страшно.
— Ну что ж, Сеффи, тогда тебе придется принять решение. Либо ты их показываешь, и тогда пусть весь мир идет к черту, или ты держишь при себе, но тогда ты не получишь никакой обратной связи и не сможешь ни с кем поделиться.
— Все не так просто. — Сеффи вздохнула.
— А вот и нет. Все просто, и именно так. Тебе, Сеффи, придется решить, как ты хочешь поступить, и так и поступить. Или какай, или вон с горшка!
Сеффи засмеялась. Секунду спустя я к ней присоединилась.
— Иногда вы как скажете, Мэгги. Вечно меня смешите.
— Сколько нулей нужно, чтобы поменять лампочку? Одного хватит, зато лампочек потребуется целый вагон!
Все зрители в студии дружно расхохотались. Я повернулась посмотреть на экран телевизора. Сеффи тоже.
