Дикарь делает пару шагов к неприметной серой двери в стене, но тут я расцепляю губы и говорю:
— Сумка… моя сумка…
Мы поднимаемся на самый верх огромного дома в том же лифте, где я в прошлый раз висела на Васе, обхватив его ногами и чувствуя напор его страсти. Сейчас мы стоим молча, и смотрим перед собой. Он одной рукой сжимает мою руку, а другой — держит сумку с моими вещами. Побег не удался. Я снова оказалась в его доме. И я до сих пор не знаю, что он собирается со мной делать после моего провала.
* * *
— Проходи на кухню, — говорит Дикарь совершенно буднично. Как будто я приехала к нему по своей воле.
— Я не хочу идти на твою кухню. Мне нужно ехать. Меня ждут, — упрямо говорю я, хотя мое сопротивление выглядит жалким и неуместным. Я уже у него дома. Он запер дверь. Если я не вырвалась от него на улице у общаги, понятно, что и сейчас не буду этого делать. Это знает и он, и я.
— Понятно, — отвечает он и внезапно опускается передо мной на колени. По одному стягивает с меня черные эластичные сапожки. На секунду задерживает каждую ступню в своей огромной теплой ладони, а потом надевает на меня тапочки. Я не видела их здесь в прошлый раз. Смешные розовые тапки с заячьими ушами точно моего размера.
— Это что?
— Это твои тапочки, — отвечает Вася злым голосом. И я внезапно вся обмякаю, в носу щиплет, а в груди начинает стучать что-то тяжелое и горячее. — Специально вчера купил.
Он поднимается, развязывает пояс моего пальто, снимает его и разворачивает меня в сторону комнат:
— Топай. Сейчас будем пить кофе, — и легонько шлепает меня по попе.
Двигаясь, как во сне, я прохожу в огромную комнату, где вдоль одной стены растянулась кухонная стойка, и сажусь на диван. Меня вдруг начинает колотить озноб, и я натягиваю на себя пушистый белый плед, который был аккуратно сложен на краю. Смотрю, как Вася молча делает кофе: наливает воду в кувшин кофеварки, засыпает зерна, нажимает на какие-то кнопки. Мне он без спроса делает капучино. Себе большую порцию эспрессо. Так же молча протягивает мне чашку. Я беру ее и делаю первый глоток. Слизываю с губ молочную пенку. И подняв глаза, вижу, как пристально смотрит на меня Дикарь.
— Я провалила задание, — наконец, произношу я.
Он молчит и смотрит по-прежнему пристально.
— Вылетела из конкурса, — говорю я снова.
— Свиридова, — он впервые называет меня по фамилии, — у тебя мания величия.
— Что? — теряюсь я.
— Ты все решила за комиссию?
Я опускаю голову и ищу слова, которые будут не слишком позорны для меня сейчас.
— Вась, я все понимаю. Но я не хочу, чтобы ты мне подсуживал из-за того, что мы переспали.
— Что?! Так значит, ты поэтому не отвечала на мои звонки?
— Нет, — чтобы дать себе небольшую передышку, я глотаю капучино, совершенно не чувствуя его вкуса. — Я не отвечала, потому что знала, что провалилась. На моей записи не было ничего. Я не справилась. Не смогла.
Несколько секунд он молчит. А потом говорит совершенно спокойным и даже равнодушным голосом:
— По условиям конкурса, это последнее задание имеет минимальный вес. Для обучения алгоритма придется делать аудиозаписи, но это не так важно. Твои навыки перевода на порядок лучше, чем у других. Ты все равно победила, по сумме баллов.
Вместо ответа я начинаю плакать. А он, стоя напротив, бросает в меня безжалостными словами.
— Маш, я звонил, чтобы это тебе сказать. Почему ты не брала трубку? Почему ты меня поставила в идиотское положение перед всеми? Я, черт побери, организатор конкурса. Я должен контролировать весь процесс. И я что, должен был признаться замдекана, что ты не снимаешь трубку, когда я звоню? Не отвечаешь на мейлы? Тупо отмораживаешься, будто и не собиралась никогда работать со мной? Я что, должен был сказать всем — Марине Алексеевне, Шефу, всей комиссии — что конкурсантка Свиридова меня не хочет знать и пожалуйста, звоните ей сами, уговаривайте снизойти? Так, что ли?
Я видела, как злится Василий Дикарев, я даже видела, как он дерется. Но я и подумать не могла, что когда он будет отчитывать меня, я почувствую себя такой маленькой, беспомощной идиоткой.
Дейстительно, как я могла прятаться от него? Кто я такая, чтобы совершать поступки и потом скрываться от ответственности?
— Прости. Я не хотела… Просто…
— Что ты не хотела? Что “просто”? — переспрашивает он и, поставив свою чашку, идет к дивану, на котором застыла я.
— Просто… мы же не можем работать вместе. Все равно не можем… После всего, что было…
Он забирает из моих рук чашку с остывшим капучино, аккуратно опускает ее на пол у дивана и целует меня властно и долго. И я мгновенно теряю способность рассуждать или сопротивляться.
Его горячие бархатные губы накрыли мои, я закрываю глаза и погружаюсь в его запах — острый, свежий, такой мужской. Наш поцелуй продолжается… вечность. Сильная рука отбрасывает мои волосы в сторону, ложится на затылок. Другая рука расстегивает пуговицы на моей груди.
— Сними с себя все, — командует он, и я, не осознавая толком, что делаю, поднимаюсь с диванам и одним движением спускаю с себя юбку, колготки и трусики. Он сдергивате с моих плеч блузку, отшвыривает в сторону ставший ненужным лифчик, берет меня за руку и ведет в ванную. Мягким толчком в спину велит мне пройти в душевую кабину — здесь это просто отгороженное стеклянной стеной пространство.
Я останавливаюсь у стены, не оглядываясь, и слышу, как шуршит, падая, его одежда. В следующую секунду сильное, мускулистое тело прижимается ко мне сзади. И сверху начинает литься теплая, восхитительно ласковая вода… Она льется на нас обоих, смывая все сомнения, все невзгоды, все обиды. Мощные мужские руки гладят мое тело от плеч к ягодицам, ненадолго задерживаются на груди, а потом он вдруг наклоняет меня так, что упругие струи воды падают прямо на попу, одним движением раздвигает мне ноги и входит сзади,
