Нелюбино ехать. Так-то правы они. Но и меня понять можно. Кипит во мне ненависть и жажда мести, — Как можно быстрее в Усть-Каменогорск надо двигаться. Чтоб до распутицы обернуться. Я-то с вами пойду. Мы с Акимом, сродственничком твоим знакомцы старые. А ребята тем временем пробегутся до Нелюбино. Поговорят со студентиком этим. Семшу отправлю, он сможет. Веришь? — он смотрит на меня и я действительно верю. Семен сможет, хоть и молодой. Даже лучше меня, пожалуй, справится.
— Верю, Степан Лукич, — что уж тут. Правы казаки со всех сторон. Нет у меня сейчас времени по губернии метаться, варнаков искать.
— Да и кровников наших общих найдем, никуда они от нас не денутся. Даже в столице достанем, надо будет. – продолжает увещевать меня Карпов.
— Хватит, Лукич, – останавливаю его уговоры, — Что ты со мной, как с дитем неразумным. Понимаю я все. Как господин есаул скажет, так и отправимся. Мне собраться только подпоясаться. Лошадей только надо купить.
— Вот то другое дело! А лошадок найдем! — радостно улыбается Карпов, — Самого лучшего жеребчика тебе подберем.
— Не надо самого лучшего, — на полном серьезе отнекиваюсь, — Вы мне самого спокойного найдите. Я не помню уже, когда крайний раз верхом ездил. На вашем самом лучшем я до околицы доеду и упаду. Мне позор, коню радость, людям смех. Ну его.
Над рекой разносится молодецкий хохот.
— Давайте, казаки, по крайнему разу заходим, да хватит. Послезавтра с рассветом выходим. Собраться надо, Дмитрию Никитичу лошадей подобрать, — Ефтин первый поднимается и ныряет в низенький предбанник. Следом поднимается Уваров. Я думал Иван Степанович немногословный человек. Да, по сравнению с Уваровым, Ефтин- Цицерон. От сотника за все время нашего знакомства, дай Бог, если с десяток слов услышал. Интересно, как он исхитряется людьми командовать, если из него слова не вытянешь?
На следующий день купили для меня двух лошадок алтайской породы. Как раз то, что надо. Небольшие, спокойные, выносливые. Не боевые, ну так мне на них и не воевать. Да и с обязательной службой все оказалось гораздо проще, чем я себе надумал. Просветили казаки.
Поголовного призыва, как я думал, у казаков нет. Кто пойдет служить, решал жребий. Но и там было не все так просто. Существовали льготы и отсрочки. На учебу, если семья казака терпит нужду, погорельцам, если в семье с уходом казака на действительную службу не останется ни одного трудоспособного мужчины, если из семьи одновременно должны уйти на действительную службу двое или больше трудоспособных мужчин, если из семьи двое или большее число мужчин находятся на действительной службе. В общем много чего. На самом деле, все эти условия индивидуально обсуждал Станичный сбор, и он же принимал решения кого куда в списках разместить. В начале списка указывались казаки без освобождений и отсрочек, в конце имеющие льготы. Самыми последними писались погорельцы. По факту же годных к зачислению в строевые полки казаков было больше, чем требовалось. Потому даже способные нести службу молодые парни, оказавшиеся в конечной части списка, зачислялись в льготные полки.
А еще, поверставшись в казачье сословие, мне будет причитаться 30 десятин земли. Хорошо хоть от этой радости я могу отказаться. Ну, какой из меня землепашец? Еще картошку я вырастить худо-бедно смогу, а вот рожь, пшеницу, овсы там всякие… Да я их не отличу друг от друга! Зато, если случится льгота, придется мне платить налог в целых десять рублей в год. Думаю, потяну. Вот только стоит ли избегать службы я еще не решил.
С одной стороны, надо заняться антибиотиками. Может и правда до войны с японцами получится организовать их производство. Да и помимо лекарств, глядишь, еще что-нибудь полезное в голову придет. Но опять же, один не потяну, без связей, знаний законов и реалий. Одна надежда, отец Федор поможет. У него всего этого в избытке. Особенно связей. Только вот захочет ли. Я для него непонятный человек из тайги с темным прошлым. Да он отнесся ко мне с пониманием, даже денег дал. По нынешним временам астрономическую сумму. Ну и что, что, как он сказал, за ювелирные украшения. Я же их просто так отдал церкви, от души. А он? Получается тоже от души? Неизвестному не пойми кому? Странно это, согласитесь? Или нет? Люди здесь другие, и я их совершенно не знаю и не понимаю. Как же хорошо и просто было в тайге среди тюйкулов и как сложно здесь. Наверное, чувствуя эти проблемы, я и не хотел выбираться в цивилизацию. Столько вопросов и неопределенностей, голова кругом идет.
Сонм подобных мыслей терзал меня весь наш почти двухнедельный путь до Красноярского. А еще тяжелым камнем на душу давили беглые катрожане. Что там удалось узнать Семену у недоучившегося доктора? Сколько еще искать убийц моей семьи? Но я их обязательно найду!
Только однажды удалось отвлечься и развеяться, когда, сделав небольшой крюк, заехали в Антоньевскую к родителям Осипова. Отец Володи суровый казак годов пятидесяти скупо, но с душой поблагодарил за спасение сына. Зато хорунжему за то, что умудрился попасть в плен к каким-то разбойникам, потеряв при этом доверенный ему десяток казаков, от Никиты Михайловича досталось. Мне показалось, что только офицерские погоны остановили старого казака от того, чтобы перетянуть непутевого сына ногайкой вдоль спины. Да еще, пожалуй, заступничество Ефтина с Карповым.
Попарившись в баньке и отоспавшись, двинули дальше. И на семнадцатый день сердце защемило от узнавания открывающихся моему взгляду мест. Дорога проходит по возвышенности, а внизу сквозь желтеющую листву сверкает в лучах солнца золотом с серебром могучий Иртыш. Постепенно вдали стал проявляться похожий на хвост дракона одинокий небольшой горный хребет, незатейливо прозванный местными Гребень. По правую руку в низине пошли уже убранные поля. Ближе к берегу их сменяют заливные луга. Теплая речка — так называют эту протоку Иртыша. Оказывается она была широкой. Я помню ее совсем узенькой и мелкой. Да и сам Иртыш, не сдерживаемый каскадом ГЭС, гораздо шире и русло, кажется, по-другому проходит. Над высоким яром стремятся к небу купола деревянной церквушки. Во времена СССР на этом месте будет маслозавод. Потом грянет перестройка, все развалится. Руины разберут и снова поставят Храм. Но нам не туда. Мы уже почти прибыли.
Наш небольшой караван поворачивает к сельской околице. День потихоньку клонится к вечеру. Извилистая дорога резко ныряет вниз. Луговая трава уже пожухла и начала клониться к земле, спутавшись в бурые космы. Весной
