Я. Три мои ипостаси – моя боль, мой гнев, мой страх. И Никита.
Одного короткого зрительного контакта достаточно, чтобы понять: Даниил тоже в худшем своем обличии. От него исходит такая темная аура, что я, вместе со всеми своими ипостасями, в ужас прихожу. Словно не в бар ступила, а в самый настоящий ад. Развернуться бы, пока не поздно, и бежать, ведь голос не до конца почившего разума нашептывает: я либо отсюда вообще не выйду, либо выйду уже другой.
Если раньше Даня меня просто отталкивал, то сейчас своим взглядом он меня убивает. Я содрогаюсь и промазываю, а вот с его стороны все снаряды успешно достигают цели. Беспорядочно решетят мое тело. Что-то проходит насквозь, что-то застревает в воспаленной плоти, но большая часть, оставляя после себя кровоточащие раны, тяжелым свинцом опадает в низ живота.
Именно так я себя ощущаю, когда замечаю сидящую верхом на Шатохине девушку. Точнее, только ее светлую макушку, потому что пока он вывернул шею, чтобы оглянуться назад, она продолжает покрывать поцелуями его обнаженные, отливающие в странном золотистом свечении ламп бронзой, плечи. Черная рубашка Дани, судя по всему, давным-давно расстегнута и, вероятнее всего, скоро будет совсем сброшена.
Георгиева с ними за столом нет. Никого нет.
Да, я предполагала, что Шатохин может быть с девкой. Но, Господь Вседержитель, своими глазами я никогда не видела его в деле. Новый взрыв боли рвет с такой силой, что попросту лишает меня возможности функционировать.
– Давай займем столик у стены, – выдыхает мне на ухо Никита.
Когда я машинально киваю, подцепляет под локоть и увлекает в нужном направлении.
«Не смотри… Не смотри… Не смотри…», – приказываю себе я.
И продолжаю смотреть. Ни на секунду не разрываю зрительный контакт с Даней, хоть и все внутри меня, по мере приближения, будто током перебивает. В черных задурманенных омутах его глаз такой огонь бушует, что хватит не только на меня и этот гребаный бар, но и на весь мир.
«Быть катастрофе, Марина... Охуенной катастрофе…», – звучит вдруг в голове одно из первых предупреждений Шатохина.
Вот, похоже, мы и добрались. Жаль, что это вовсе не то, что себе рисовала я.
Задыхаюсь первым реальным осознанием, что нашей с Даней истории пришел конец. Больше точно ничего не будет. Мне противно. После других я им брезгую. Настолько, что от одной мысли, чтобы быть вместе, тошнота подкатывает.
Сердце бешено топит. Словно не одно оно у меня за грудиной, а десятки. Может, даже сотни. От их расстроенных мощнейших ударов меня всю колотит. Зверски трясет изнутри. Какие-то новые силы во мне порождает. Гнев воскресает первым. А за ним, конечно, боль и страх. То, с чем я эту неделю ем, сплю, молюсь… Последнее – очевидное отчаяние. Духовная в том потребность или интуитивное желание быть, как любимая всеми Лиза – трудно сказать. Не знаю и того, насколько хорошо это работает, учитывая, что после я мысленно заряжаю винтовку и прихожу в бар.
Горю, глядя в глаза Шатохину… Неистово горю. Но чтобы разорвать зрительный контакт, приходится задействовать колоссальные резервные силы. И даже они по факту не справляются. Отвернуться приходится, лишь когда теряется физическая возможность – мы минуем его столик.
Смотрю на Никиту и, прежде чем занять предложенное место, прижимаюсь губами к его губам.
– Ого, – глухо выдает тот, когда неожиданная ласка заканчивается. Сжимая ладонями мою талию, задерживает, не давая отстраниться. – Фишка, чаровница… Мм-м… – прикрывая веки, ведет носом по моей щеке. – Какая же ты чумовая, Чарушина… Хочу себе. Тебя, Мариш. Давай уже, сдавайся!
– Мм-м… Не так быстро, Никит, – упираюсь ладонями ему в грудь, но сильно не сопротивляюсь.
Желаю, чтобы Даня этим контактом вдоволь насладился. Смотрит же? Проверять не рискую, но очень на это надеюсь.
– С восьмого класса мне снишься, веришь? – признается Орос, обдавая меня частым дыханием, которое отчего-то на моей коже ощущается каким-то липким и неприятным. – Хочу тебя, Чарушина! – выталкивает максимально решительно, буквально требовательно. – Я себе цель давно поставил, что будешь моей. Будешь, Мариш! Я, блин, готов на тебе даже жениться, веришь?
Выпалив последнее, стискивает меня еще крепче и, слегка отстраняясь, смотрит в глаза.
– Прямо сейчас, что ли? – смеюсь, чтобы смягчить неловкость.
– Да хоть сию секунду, Чарушина!
– Черт… – хохочу громче. – А у тебя серьезный подход! Приятно, когда так! Таких предложений мне, определенно, еще не делали!
– Так соглашайся! – выкрикнув это, резко встает передо мной на одно колено.
Я знала, кого звала с собой. Рассчитывала на запал Ороса. По размаху в действиях мы с ним в чем-то похожи. Однако, черт возьми, аж прям такого не ожидала, конечно же.
Смеюсь, когда по задымленному залу расходятся крики. Одни одобряют и улюлюкают, а другие вопят: «Мужик, проспись!» Но внимание мы привлекаем, однозначно.
– Погоди… Я подумаю, – кокетничаю, поглаживая ладонями широкие теплые плечи Никиты. – Вставай, пожалуйста.
– Встаю, пожалуйста, – со смешком комментирует собственные действия. – Только с ответом теперь не отвертишься.
Красивый он все-таки… Улыбка шикарная. Черты лица на зависть мировому топ-10. Идеальное сочетание смазливости и мужественности, так еще и харизма в наличии. Задор, граничащий с дерзостью. Все, как я люблю. Но что-то не то. И все же я позволяю ему себя обнять.
Может, что-то и правда у нас получится?
Только вот дьявол манит в другую сторону. Неудержимо веду взглядом, чтобы оценить реакцию Дани, и тотчас сумасшедшей мукой захлебываюсь. Он не смотрит на нас. С выразительной страстью стискивает и целует свою девчонку.
Внутри меня в очередной раз какой-то важный датчик перегорает. Сердце продолжает стучать, но делает это уже настолько откровенно нездорово, что остается лишь ждать секунды, когда все это дерьмо под названием «Моя прекрасная жизнь» закончится.
Вновь заставляю себя отвернуться. Когда садимся за стол, невзирая ни на что, фокусируюсь исключительно на Никите. Он, наверняка, не первый приход шока сегодня ловит. Еще никогда ему столько моего внимания не доставалось.
С диалогом у нас, конечно, проблем не возникает. Оба любим поговорить. Язык подвешен, ум заряжен, комплексы отсутствуют – легко подхватываем друг друга, понимаем с полуслова и входим в любую тему. Все идет отлично.
От еды я отказываюсь, но легкий цитрусовый коктейль постепенно выцеживаю. По сторонам больше не верчусь. Даже когда идем с Никитой на танцпол, смотрю исключительно прямо перед собой.
Я усердно игнорирую ужас и муку своего организма. Я щедро улыбаюсь. Я упорно выживаю.
Движения на автомате. Хорошо, что опыт огромный. Мне не нужно подключать голову, чтобы задавать команды телу. Оно будто своей жизнью живет. Вьюсь около Никитоса, словно он и правда мной любим. Тошнота нарастает, но я упорно ее игнорирую. Не хочу принимать то, что в это мгновение мне, кроме всего прочего, от самой себя мерзко.
