за консультацию, адвокат с «бабочкой» в мелкий горошек, любезно согласился сообщить Сиверову основополагающие принципы страховых тяжб. Специально для гостя из Москвы он говорил на смеси чешского, русского и английского.
– Во-первых, такие тяжбы начинаются не всегда. Очень часто стороны сами приходят к согласию.
– Что может им помешать?
– Непримиримость интересов, – улыбнулся адвокат неприятно красными губами.
– Как я понял, они в любом случае непримиримы. Что получает один, теряет другой.
– Все дело в цифрах. Количество переходит в качество. Если цифры очень велики, начинается копание в тексте страхового договора. Можно зацепиться за каждую букву, каждую запятую. Ведь договор на то и договор, чтобы предусматривать некоторые оговорки, некоторые условия для законного отказа от платежа. Если застраховавшееся лицо – юридическое или физическое – проявило непозволительные халатность и беспечность…
– Значит, копаться начинают не только в тексте, но еще и в обстоятельствах дела?
– Каждая сторона нанимает хороших юристов. Одна собирается атаковать, другая – защищаться. Обычно представители нанятых адвокатских контор проводят несколько встреч, чтобы утрясти разногласия без суда. Например, потерпевшая убыток сторона соглашается несколько умерить свои требования по страховой сумме, с тем чтобы получить ее быстро и без проволочек. Для кого-то время очень дорого, а кто-то может себе позволить роскошь проявить принципиальность: пройти судебный процесс со всеми его издержками, а потом еще и апелляционный суд.
Ситуация со страховкой постепенно прояснялась для Глеба. Но все-таки он решил услышать подтверждение своего вывода из чужих уст.
– О чем, по-вашему, говорит изначально заниженная сумма страховки? Это часто случается?
– Не так уж часто. Даже если фирма или физическое лицо вбухали кучу денег в разные системы и службы безопасности, у них находятся еще средства на пристойную страховку. Тем, у кого средств нет, и страховать обычно нечего. Заниженная сумма – это симптом не скупости, а тонкого расчета.
– Какого, например?
– Я должен знать обстоятельства дела.
– Допустим, фирма производит очень эксклюзивный и дорогой товар. Везет его на выставку с большими предосторожностями, но мизерной страховкой на случай всякого рода неприятностей.
– А неприятности реально случились?
– Да.
– Тогда это, скорей всего, реклама. Такой фирме жизненно важно представить свой товар объектом вожделения. А уголовное дело в наше время – лучшая реклама. Можно сочинить дело о фальшивках, имитациях. В позапрошлом году перед продажей на аукционе картины Ван Дейка в прессу просочились красочные подробности о подделке другой картины этого же живописца. Такие новости – лучшее свидетельство моды, ажиотажа, они подогревают интерес. Тем более, что картина с аукциона чиста от подобных подозрений – это гарантируют авторитетные эксперты.
– И кража – реклама?
– Великолепная. Особенно при наличии жертв. Если преступники рискуют пожизненными сроками ради чего-то, кроме самих денег, значит, они очень сильно этого желают.
– Они в любом случае желают только денег. Никто не ворует красоту, чтобы созерцать ее в одиночестве.
– Воры и грабители – это барометр человеческих пристрастий. Кривая краж тех или иных марок машин точно соответствует кривой спроса.
– Сколько будет стоить информация о страховках одной известной фирмы на протяжении пары прошлых лет?
– Называйте фирму, завтра я попробую назвать цену. В любом случае эта информация конфиденциальная и стоить будет немало. Зачем она вам? Допустим, вы обнаружите то, что искали. А толку? К стенке никого не припрете, даже если пригрозите опубликовать свои выводы в прессе.
* * *
Глебу нужно было выяснить в Праге еще одну важную вещь. Что стало с телом Михаила Шестакова, обнаруженным в вагоне метро? Где его захоронили? Пан Ярослав сообщил, что всех покойников забрали, как положено, на судмедэкспертизу.
– У нас в морге как раз поставили хорошие холодильные установки. Мы получили возможность не спешить с захоронением. Заключение медиков, конечно, очень важно, но надо им подсказать, где и что проверить. В любом случае они добросовестно перечислят все повреждения и раны, классифицируют все средства и способы насилия. Ничего не пропустят, но этого может оказаться недостаточно.
Слепой знал, что значит труп для следствия. Для него это было чем-то вроде указателя конечной остановки – дело закрыто. Для пана Ярослава и ему подобных с трупа все только начиналось. Мертвое тело было для следствия кладезем информации – как атом для физики. Его рассматривали под разными углами, при разном увеличении.
– Иногда я говорил врачам: мне не так важны пулевые отверстия, внимательно посмотрите на синяк, который образовался при падении, – увлекся отставной полицейский. – Я хочу узнать, стоял ли покойный в полный рост или падал с колен. Чем дольше труп пролежит у нас, тем больше вероятность, что мертвый заговорит и подскажет важные детали. Русские трупы по делу «Carrier» не спешили востребовать родственники – мы держали их у себя довольно долго.
Глеб вспомнил Мишу Шестакова, каким увидел его в первый раз: веселые глаза с таким необычным для сотрудника КГБ слегка отвязанным выражением, мешковатый пиджак. Сотрудники госбезопасности умели носить штатское и знали толк в мужских костюмах. Шестаков еще и в этом вопросе выглядел «белой вороной».
– Потом все сроки истекли, трупы отправили в крематорий. «На усушку», как говорил один мой коллега из московской милиции.
– У нас скажут так скажут, – кивнул Глеб.
– Земли у нас в Чехии мало, живым она больше нужна, чем покойникам. Стараемся, чтобы кладбища были компактнее. У добропорядочных граждан фамилия указана, родня цветы поливает. А безымянные трупы хоронят за счет государства по десять урн в одной упаковке.
– Хорошо хоть не смешивают пепел.
– Нет-нет. Каждая урна отдельно под своим номером. Если вдруг объявится желающий забрать прах для перезахоронения, он может свериться по фотографии. При крематории есть архив. Мы отдаем туда копию снимка из дела, чтобы человека можно было опознать.
В крематорий они приехали, когда стало уже смеркаться. Сиверов еще не видел в этой ухоженной стране такого неуютного здания – бетонный куб почти без окон. Сухопарый сотрудник администрации с блестящей даже при тусклом свете лысиной сразу узнал пана Ярослава и почтительно с ним поздоровался.
Журнал учета безымянных трупов чем-то напоминал семейный альбом. Только вместо групповых и детских фотографий по приятным поводам вроде дня рождения здесь фигурировали черно-белые снимки покойников.
Предсмертное просветление и умиротворение не снизошло в последние минуты жизни ни на
