Ефимова «Архивы страшного суда».
Дорогой Игорь!
Я вдруг почувствовал, что, несмотря на всю Вашу мускулатуру, Вас могло огорчить то, что я написал об «Архивах», и поэтому я не то чтобы хотел взять свои слова обратно, но просто уточнить и подчеркнуть некоторые моменты. Я боюсь, что Вы, (как это сделал бы я), обратите внимание только на отрицательные соображения, и пропустите мимо ушей положительные [Кстати о выдержке и независимости от чужого мнения, которыми он так передо мной хвастался. — Л. Ш.]. Поэтому я хочу еще раз сказать, что роман увлекательный, я даже помню, как что-то быстро доедал, спеша улечься и читать дальше (при всей идейной нелюбви к детективным сюжетам), что все линии в романе сходятся, что история с кровью и Аверьяном очень занятная, что когда я высказывал критические замечания, то сравнивал «Архивы» с Вашими же другими произведениями, а если сравнивать с чужими, то в самой низшей части роман не опускается до уровня Львова (главное в котором пошлость), Суслова (который пишет не прозу, а что-то симпатичное иногда, но другое), или Алешковского (гнетущие однообразие которого стало уже чем-то болезненным), а ведь эти трое — не последние авторы в эмиграции.
Как и в других Ваших сочинениях, здесь все основательно, нет путей наименьшего сопротивления, не использована ни одна из уловок, облегчающих труд, ничто ниоткуда не заимствовано, все изображено, а не названо и т. д.
Далее хочу сказать, что «Последние слова» Алешковского — паранойя, Суслов в «Руссике–81» опубликовал моральную пропись на уровне журнала «Задушевное слово», второй роман Лимонова гораздо хуже первого, и — как это ни фантастически звучит — гораздо грязнее, и вообще, я считаю, литературе приходит конец, умирает куда больше писателей, чем нарождается. Вайль и Генис купили в «4-х континентах» сборник «Молодая ленинградская проза», и я не обнаружил там ни одного знакомого имени, это не значит, что кто-то народился, а значит, что многие исчезли.
У нас все более-менее хорошо. Халтуры на радио много, публикации грядут в двух или трех журналах, английское издательство (в Лондоне) прислало контракт на «Компромисс», чтобы издать его после Кнопфа, с остальными ведутся какие-то переговоры, даже с Японской страной, причем надо добиться, чтобы на обложке японского издания было мое фото, иначе никому не докажешь, что это написал ты.
Карл Проффер[16] давно задолжал Лене полторы тысячи, о напоминании не может быть и речи, потому что в любом напоминании сквозил бы чудовищный подтекст: верни, покуда жив. Можно было бы подумать, что он просто забыл, находясь в ужасном состоянии, но Карл звонит, уточняет производственные моменты следующего набора и вообще держится очень сильно…
Есть и такая сенсационная новость. Некто Вас. Шулькевич (он же Юра Дулерайн с Радио Свобода, человек, похожий на игрушечного Хемингуэя) написал в газете НРС, что роман Львова «Двор» выше «Буденброков» и «Саги о Форсайтах»… Все-таки, в СССР такого произойти не могло.
Некий Консон готовит первый номер сатирического журнала «Петух», для которого я написал статью «Обстановка в пустыне», в которой обругал всю эмиграцию. Надеюсь, журнал выйдет после того, как Седых даст в «Хронике» сообщение о выходе «Зоны». Говорят, в йельском архиве заморожены письма Бунина, в которых он называет Седыха «мой верный мопс».
В конце разрешите сказать без затей, что я Вас люблю и уважаю.
Всем приветы.
Да, я написал большой (24 стр.) рассказ о моем брате, который мне настолько нравится (впервые за три года), что я, наверно, пришлю Вам рукопись для ознакомления, как в добрые старые времена — еще при советской цензуре, когда все окружающие читали «Войну и мир» и никто не говорил, что Львов выше Томаса Манна.
Обнимаю,
С. Д.
В своих взаимоотношениях с литературными агентами, редакторами и переводчиками Довлатов был не просто деликатен, он был по-детски застенчив и нерешителен, что создавало иногда забавные проблемы. Например:
19 мая 1979 года, из Нью-Йорка в Бостон
Милая Люда!
У меня к тебе просьба. Вернее — поручение. А может, ни то, и ни другое. Если тебе все это покажется неловким. Ситуация такова — я пытаюсь издаться в трех местах. По-русски — в Лондоне. Записные книжки — тут на деньги одного пищевого магазинщика, он же — начинающий меценат. Машинка, на которой пишу — его уместный дар. И еще. Хочу издаться по-английски. У меня есть «Зона», есть американец, переведший четыре рассказа. Но «Зоны» мало по объему. Мне известно, что кто-то в «Ардисе» переводил мое из другого сборника – «Компромисс». Может, сама О'Коннор. То, что она перевела, должно было войти в «Невидимую книгу». Не вошло. Я хотел бы знать, что с этими рассказами. Я написал О'Коннор письмо, но в силу приниженности организовал его так, чтобы можно было не реагировать. Она не реагировала. Снова писать неудобно. Как ты знаешь, мне почти все неудобно. Может, ты с ней поговоришь?
Мне даже нужна не она, а свобода распоряжаться «Компромиссом». Хотя, если бы она проявила заинтересованность, я был бы счастлив. Короче, варианты такие. Либо она посылает нас, и тогда американец переводит всю книжку. Он — большой энтузиаст, хоть и без квалификации. Иногда такой полезнее. Либо она согласна выслать то, что перевела, и я буду называть ее сопереводчиком. В общем, как-то надо прояснить это дело. Пожалуйста, Люда, сделай. К Леше боюсь обращаться. Он как-то сверхъестественно занят. К Игорю и так без конца обращаюсь.
Жду. Спасибо.
Почему ты не звонила 12-го, как обещала? <…>
Я легко смогла развязать затянутые им «узлы» между переводчицами, благо хорошо знала Кэтрин О'Коннор, профессора русской литературы Бостонского университета. Анн Фридман была моей близкой подругой. В конце концов, «Невидимую книгу» перевела Кэтрин О'Коннор вместе с Дианой Баргин.
Кстати, стычка Кэтрин О'Коннор с Анн Фридман в борьбе за право переводить Довлатова очень смешно подмечена Сережей в «Невидимой книге»:
Анн Фридман: Вы — настоящий Макиавелли, Кэтрин.
Кэтрин О'Коннор: Зато мои переводы — люче.
24 мая, из Нью-Йорка
Mилая Люда!
Во-первых, напоминаю тебе, что ты обещала сделать для меня копии с книжки Рейна. Огромное спасибо. Кроме того, пришли мне копию своего рассказа по-английски, того, за который тебе заплатили 1 500 долларов. Напомни мне, в каком журнале этот рассказ пойдет, а я все это передам моему агенту, который
