Может быть когда-нибудь я смогу смотреть на него без этого трепета под рёбрами? На его лицо. Идеально мужское и все такое же притягательное. Возможно это мое личное проклятье, но нужно быть слепой, чтобы не видеть, какой он привлекательный. И дело вовсе не в том, что его можно назвать красивым, а в том, что каждое несовершенство у него на своем чертовом месте. Высокий лоб и морщинки на нем, будто отпечатки, которые оставила там его жизнь.
Повернув голову, изучает меня, постукивая по рулю пальцами. В темноте салона его глаза все так же выглядят живыми и подвижными, а энергии, которую источает его тело, хватит чтобы питать электромобиль.
— Мне не стоит рассчитывать на какой-нибудь клубный ресторан? — с намеком смотрю на его одежду.
Опустив подбородок, окидывает взглядом короткую спортивную куртку, толстовку и черные спортивные штаны, в которые одет.
— Ты сказала, что хочешь есть, — дергает рычаг передач, трогаясь с места. — А не дегустировать золотую икру на салатном листке.
Рычание мотора ожидаемо щекочет поджилки, но к этому я, кажется, привыкла.
— Очень мило, — бормочу, пристегивая ремень и стягивая с головы шапку, пока машина вливается в плотный трафик.
Повернув голову, пытливо смотрю на профиль своего миллионера.
В этой одежде он выглядит чертовски домашним, но это лишь обман.
Он… не домашний.
Может, именно это влечет меня в нем? Его энергия? Кажется, от него я заряжаюсь, как батарейка, даже когда злюсь.
Расслабившись в своем кресле, позволяю ему везти себя, куда угодно.
Десять минут спустя мы оказываемся у того самого кафе-самообслуживания, где когда-то скрепили сотрудничество первым совместным ужином. За стеклянной витриной знакомые столики и зал, украшенный к Новому год. В нем, как и тогда, полно людей. Глядя на них через окно водительской двери, спрашиваю с издевкой:
— Это что, твое любимое кафе в Сити?
Проследив за направлением моего взгляда, поворачивает голову. Почесав подбородок, поясняет:
— Я здесь других не знаю.
Что ж. Это ожидаемо.
Вряд ли он проводил время, изучая местные кафе и магазины, потому что они ему без надобности. В тот день… он просто выбрал первое, что подвернулось под руку, экономя свое время.
— Давай найдем другое… — говорю тихо, глядя на лобовое стекло, которое заметают маленькие блестящие снежинки. — Где мы… еще не были.
— Здесь одностороннее движение, — отзывается устало.
Посмотрев на него, надеваю шапку.
— Тогда пойдем пешком, — пожимаю плечом.
Откинув голову на спинку сиденья, смотрит на меня молча.
Ситуация чертовски знакомая, но в этот раз я выхожу из машины, не дожидаясь ответа. Хлопнув дверью, обхожу капот и останавливаюсь посреди заснеженного тротуара, пытаясь рассмотреть Рому сквозь затемненное стекло “мерседеса”. Спустя мгновение, рычащее бурление мотора стихает и фары гаснут.
Рома покидает “мерседес” спустя пару секунду. Окинув хмурым взглядом улицу, дергает собачку молнии вверх, застегивая куртку под самое горло, после чего набрасывает на голову капюшон.
Закусываю губу, пряча подбородок в вороте своей куртки.
Остановившись передо мной, смотрит направо и налево, а потом смотрит на меня. Снежинки клубятся вокруг его капюшона, а дыхание превращается в пар. В его глазах отражается пляска разноцветных фонариков за моей спиной, и это гипнотизирует. Протянув руку, цепляю его средний палец своим, отчего вверх по руке разбегаются мурашки.
Рома задумчиво кривит губы, но через мгновение моя ладонь оказывается в плотном кольце его сильных пальцев.
Горло покидает рваный выдох, когда, глядя мне в глаза, он кладет наши руки в карман своей куртки и увлекает меня за собой, самостоятельно выбрав направление.
Глава 17
Московская зима кажется мне мягкой даже несмотря на стукнувшие два дня назад морозы. Там, откуда я родом, зима — это образ жизни, но прямо сейчас холода я не чувствую по другой причине. Моя рука тонет в большой теплой ладони Романа, и это потрясающее тепло. Маленькой платформы «наших» Гуччи хватает, чтобы доставать ему макушкой до подбородка, но на один его шаг приходится два моих, хотя мы оба, кажется, никуда не спешим. Наверное, я никуда не спешу впервые в жизни, а он…
Повернув голову, поднимаю глаза.
Он не выглядит страдающим от нетерпения. Размеренно шагая, изучает вывески на другой стороне дороги, а потом ловит мой взгляд своим.
Наше обоюдное молчание меня не смущает. Я чувствую, будто и мне, и ему нужно время… просто чтобы освоиться в этой обстановке. Поэтому единственный издаваемый нами звук — это скрип снега под ногами.
Рома, он, выглядит почти «обычным» человеком, и в эту минуту мне вдруг кажется, что, как тогда, в той скрипящей кабинке, я украла его у всех на какое-то время. Это открытие кружит мою глупую голову, заставляя улыбаться.
Из дверей бара, который попадается за следующим углом, грохочет музыка. Вокруг дверей толпится курящий народ, и мы, не сговариваясь, проходим мимо.
Дождавшись, когда шум останется за нашими спинами, спрашиваю:
— Ммм… У тебя есть любимое слово в английском языке?
Опустив на меня глаза, с иронией говорит:
— Есть.
Улыбаюсь воодушевленно.
— Какое?
Переведя глаза на противоположную сторону дороги, с идеальным акцентом Рома произносит:
— Hot[1].
Морозный ветер остужает мои вспыхнувшие щеки. Из горла вырывается смешок, и губы разъезжаются в улыбке. Прячу глаза, глядя на носы сапог, а когда снова смотрю на этого шутника, он наблюдает за моим лицом, лениво приподняв уголок своих твёрдых, окруженных густой щетиной губ.
Этот улыбка действует на меня магически. С лица стекает веселость, когда смотрю на его губы.
Я сказала, что мне не нужен любовник. И я приехала не для этого! Но мне… так хочется почувствовать его губы на своих…
Кажется, он тоже это понял, потому что елеуловимая перемена делает его взгляд цепким, а его ладонь сдавливает мою чуть сильнее.
— Ммм… — прячусь от его взгляда, замедляясь у входа в маленькое кафе, где красуется светящийся снеговик. — Зайдем сюда?
Покосившись на вывеску, Рома решает не спорить и ведет нас к двери. Открывает ее для меня и пропускает вперед.
С неохотой достаю свою руку из его кармана, осматривая оживленный зал с приглушенным светом, круглыми столиками и маленькими новогодними елками во всех углах. Выбираю тот столик, который в глубине и к которому вместо стульев прилагается полукруглый диван.
Администратор не имеет ничего против, поэтому через минуту вешаю свой пуховик на напольную вешалку, краем глаза наблюдая за тем, как мой пленный сбрасывает с плеч куртку и усаживается на диван, не трудясь снять с головы капюшон. Сцепив в замок руки, кладет их на стол и широко разводит колени.
