Свен Сундквист рассеянно взвесил в руке пачку бумаг, потом положил ее на колени и посмотрел на Эверта, который выбирал одну из двух магнитофонных кассет на полке над письменным столом.
— Врач не имеет права принимать участие в казни. Тебе это известно?
Эверт не ответил, Огестам и Хермансон тоже промолчали, поскольку вопрос не предполагал ответа.
— Клятва врача, которую они дают, и врачебная этика, которую они обещают соблюдать, не позволяют им присутствовать в тот момент, когда общество лишает человека жизни. Но с другой стороны, и вот это-то интересно, они участвуют во всем этом и обязаны предоставлять для казни наркотики.
Сундквист по-прежнему не ждал от коллег никакой реакции. Он даже не был уверен, слышали ли остальные его слова. Эверт все выбирал, какую из записей Сив поставить, ту или эту, а Огестам и Хермансон читали документы, с которыми их попросили ознакомиться. Ну и пусть. Раздражение, кружившее вокруг головы Сундквиста, словно надоедливая муха, наконец исчезло, усталость после вынужденно бессонной ночи начала отступать. Эверт, его костюм и веселый треп, какой он клевый чувак, хорошее настроение Хермансон и Огестама, невероятная история, к которой все они прикоснулись, и осознание, что все очень и очень серьезно, — в общем, теперь Свен был согласен сидеть на этом вытертом диване, пока не рассеется тьма за окном.
— Ему было семнадцать. — Ларс Огестам покачал головой и посмотрел на остальных. — Можете себе представить, насколько редко несовершеннолетних приговаривают к казни? Шварц, или, наверное, его надо звать Фрай, был осужден как взрослый. Семнадцать лет и такой приговор — это уже слишком!
Огестам слышал, как Гренс, прикрутив звук, завел очередную свою глупую песенку, так что пришлось говорить на этом дурацком фоне.
— Там такая штука: в США никто из членов жюри присяжных, принимающих решение по преступлению, которое может караться смертью, не может быть принципиальным противником смертной казни. Понимаете? Уже с самого начала присяжные выбираются из числа сторонников смертной казни. И если потом эти самые присяжные заключат, что некто, например, в нашем случае — Фрай, виновен и подлежит capital punishment, тогда они могут вынести одно из трех решений: пожизненное заключение с возможностью помилования через сорок лет, пожизненное заключение без права на помилование и третий вариант — смертная казнь.
Эверт Гренс прибавил звук в кассетнике с Сив Мальмквист, ее спокойный голос помогал ему думать, и одновременно с интересом слушал прокурора, которому было известно то, чего он сам не знал. Огестам раздраженно зыркнул на Гренса и его музыкальную машину, но тот лишь рукой махнул: продолжай, я слушаю.
— Они решили признать его виновным и выбрали третий вариант: смертную казнь. Еще бы — его отпечатки пальцев нашли по всему дому. А в половых органах у девушки обнаружена его сперма, что подтвердил анализ на группу крови. Но, слава богу, несколько свидетелей подтвердили, что они имели близкие отношения больше года. Ясное дело, что его отпечатки пальцев должны были быть в доме и что судмедэксперт мог найти его сперму. Присяжным ничего не стоило учесть и это.
Лицо Ларса Огестама еще больше раскраснелось, его тощее тело двигалось все беспокойнее, он встал и прошелся по комнате, не прекращая говорить.
— Я не утверждаю, что убил ее не он. Такое тоже возможно. Я только хочу сказать, что этого явно недостаточно для вынесения обвинительного приговора, а тем более решения о смертной казни для семнадцатилетнего мальчишки. Прокурор, который этого добился, неплохо поработал. Я бы никогда так не смог. Не уверен, что я смог бы добиться даже возбуждения дела. С такими-то ничтожными доказательствами!
Огестам почти свирепо огляделся вокруг и, сам того не замечая, заговорил громче:
— Никто не видел его там в момент убийства. Никаких следов его крови на месте преступления. Ни строчки о том, что на его теле или одежде обнаружены следы пороха. Все, что у нас есть и чем довольствовались присяжные, — это сперма и отпечатки пальцев бойфренда, который много раз бывал в этом доме и регулярно на протяжении целого года имел половые сношения с погибшей. У нас есть также рассказ о его прошлом: он и прежде проявлял насилие и дважды отсидел по нескольку месяцев в исправительной школе для трудных подростков. Джон Мейер Фрай не был ангелочком. Но это не делает его убийцей. С такой-то длинной цепочкой косвенных улик!
Рубен Фрай сообщил о своем прибытии на вахте и попросил соединить его с комиссаром уголовной полиции Эвертом Гренсом. Он старался четко выговаривать слова и держаться спокойнее, чем он был на самом деле. Охранник в зеленой форме сидел за стеклянной перегородкой в окружении нескольких мониторов, которые показывали черно-белые изображения различных частей внешней стороны здания, он говорил по-английски правильно, но медленно и неестественно, так же как и таксист. Он предложил неизвестному посетителю присесть на один из трех стульев, стоявших вдоль стены в узком коридоре, и подождать.
Рубен Фрай чувствовал, как начинает сказываться недосып. Он пытался заснуть в самолете, но не смог из-за непрестанного гула неумолкающих разговоров и яркого света ламп в салоне. И теперь Рубен тер глаза, пару раз зевнул, рассеянно полистал газету, в которой не понимал ни слова, но все равно кое-что разобрал — например, фотографии знаменитостей, позировавших парочками на красной ковровой дорожке, которая вела на какую-то важную культурную премьеру. Такие же точно газеты он мог найти и в парикмахерской в Маркусвилле, или на столике в углу в ресторане «Софиос» — другие слова, другие люди, но содержание одно и то же.
Спустя четверть часа Фрай услыхал, как охранник в зеленой форме окликнул его по имени, и поспешил подойти, держа в руке громоздкий коричневый чемодан. Подошла женщина в такой же зеленой форме и рукой указала ему, куда идти. Ее английский был значительно лучше, чем у охранника, она не так много и сказала, но говорила без запинки. Они прошли по малопривлекательным коридорам с запертыми дверями и остановились у комнаты, дверь в которую была открыта и оттуда доносилась негромкая музыка.
Женщина постучала, и голос из комнаты крикнул что-то вроде «Войдите».
Это оказался довольно просторный кабинет, значительно больше, чем контора ФБР в Цинциннати, в которой Рубен Фрай провел накануне несколько часов, отвечая на вопросы. В центре кабинета стоял высокий мужчина в красивом сером костюме, это он пригласил их войти. Рубен решил, что они с ним ровесники. Чуть дальше в глубине, ближе к окну, на котором не было штор, сидели на широком коричневом диване еще три человека — женщина и два мужчины.
Он сделал еще один шаг в комнату и поставил на пол свой громадный чемодан.
— Меня зовут Рубен Мейер Фрай.
Он надеялся, что они поймут его: похоже, все люди в этой стране говорят по-английски. Они внимательно, не произнося ни слова, смотрели на него, видимо ожидая, что еще скажет этот низенький полноватый краснощекий американец с усталыми глазами.
— Я пришел поговорить с Эвертом Гренсом.
