— Клевый чувак — это значит красавчик. Я был вчера в городе, танцевал с Хермансон. Она меня так назвала. Такое модное словцо, молодежное. Клевый чувак, Свен, черт меня подери!
Сундквист пришел на несколько минут раньше назначенного срока, он сел на диван, обтянутый похожей на вельвет тканью в жесткий рубчик, когда-то темно-коричневой. Эверт стоял перед ним, в этом новом костюме он выглядел как типичный чиновник. Свен изучал лицо Гренса, пока тот рассказывал, Эверт выглядел каким-то беспечным, описал ему, как после двадцатипятилетнего перерыва делал первые танцевальные па, как ему было страшно, о Хермансон, как она попросила оркестр сыграть «Тонкие пластинки» и как он рассмеялся и сам с изумлением услышал собственный смех.
Ларс Огестам явился ровно в шесть. Хермансон три минуты спустя.
Оба выглядели на удивление бодрыми, и Свен вдруг почувствовал себя еще более усталым, откинулся на спинку дивана и отметил, что Хермансон радостно улыбнулась, заметив, что ее начальник все еще ходит во вчерашнем нарядном костюме.
— Ты сторонник смертной казни, Огестам?
Гренс задал этот вопрос, продолжая рыться в куче бумаг, разбросанных на полу.
— Ты же знаешь, что нет.
— Свен?
— Нет.
— Хермансон?
— Нет.
Эверт Гренс сидел на корточках, доставал то одну бумагу, то другую и откладывал в сторону.
— Так я и думал. А поскольку я тоже не из их числа, то у нас будут проблемы.
Он взял получившуюся небольшую стопку — десять-пятнадцать машинописных страниц — и поднялся с пола. Свен, как и все остальные, следил за этим крупным мужчиной и не мог перестать думать о его костюме и о том, как он преобразил человека, которого сослуживцы привыкли вечно видеть в чем-то мятом и разношенном, слишком длинном или коротком.
— Я за ночь переговорил с кучей народу.
Никто из собравшихся в комнате в этом не усомнился.
— Теперь они все зашевелились. Эти жополизы, велевшие Огестаму держать рот на замке.
Ларс Огестам покраснел и хотел было встать, но передумал. Этот злобный черт все равно никогда не поймет.
Эверт Гренс обстоятельно рассказал им про каждый свой ночной звонок, объяснил, что министерства иностранных дел двух стран теперь вовсю занимаются делом человека, который сидит в камере двумя этажами выше и которого стокгольмская полиция арестовала по обвинению в нанесении тяжких телесных повреждений. Вероятность выдачи его значительно увеличилась, и непонятно, что предпринять, чтобы ее не допустить.
Гренс протянул Свену пачку бумаг, которые поднял с пола.
— Прочти еще раз. Это все, что есть на Шварца в США. Мы содействуем увеличению числа казней в этой стране. Ведь мы подводим под смертный приговор человека, предположительно виновного только в нанесении тяжких телесных повреждений.
В 6.45, на четверть часа раньше срока, рейс «Юнайтед эйрлайнз» JA 358 из Чикаго приземлился в стокгольмском аэропорту Арланда. Пилот, говоривший с незнакомым Рубену Фраю акцентом, рассказывал пассажирам по громкоговорителю про сильный попутный ветер над Атлантикой. Рубен спросил сидевшего рядом мужчину, который показался ему бывалым путешественником, как такое возможно, чтобы ветер оказывал влияние на самолет, летящий на высоте десятков тысяч метров, и получил длинный и мудреный ответ, вроде бы логичный, который сразу же забыл.
Рубен Фрай никогда прежде не бывал в Европе. И вообще ни разу не летал на самолете. Ему вполне хватало территории штата Огайо, где он регулярно совершал поездки из Маркусвилла в Колумбус, а путешествия в Кливленд хватило, чтобы удовлетворить его тягу к приключениям на много лет вперед. Этот день в Маркусвилле начался рано. В рассветных сумерках Рубен Фрай вел свой старенький «мерседес», прослуживший ему уже почти двадцать лет, на запад — к аэропорту в Цинциннати. Он зарегистрировался за два часа до вылета, именно так, как его и предупреждали, когда он покупал билет, а затем съел дорогущий ланч в шумном ресторане, где было полным-полно пассажиров, направлявшихся кто куда. Короткий перелет между Цинциннати и Чикаго, самолет еще не успел набрать высоту, как уже пора было приземляться. Потом пару часов пришлось ждать в аэропорту размером не меньше графства Сайото. Перелет из Чикаго до Стокгольма занял значительно больше времени, и, хотя стюардессы были приветливы, а фильм, который показывали на маленьких экранах, висевших между рядами, оказался отличной комедией, Рубен Фрай решил, что когда доберется до дому, то больше из Огайо никуда и ни за что.
В Стокгольме оказалось холоднее, чем в Маркусвилле. Фрай ехал на такси из аэропорта в город и дивился на высокие сугробы по обочинам дорог. Шофер неплохо говорил по-английски и сообщил ему подробный прогноз погоды, предвещавший в ближайшие дни новые снегопады и еще большее понижение температуры.
У Рубена Фрая закололо в груди.
Последние дни выдались такими, какие не дай бог пережить снова! Восемнадцать лет прошло с тех пор, как убили дочь Финниганов и как обвинили в этом его сына — осудили и приговорили к смертной казни. Восемнадцать лет, и никак это все не закончится.
Как непросто отрицать то, что, насколько он знал, на самом деле правда. Допрос в Цинциннати оказался вещью малоприятной, врать этому пареньку Хаттону и его сослуживцу прямо в лицо было чертовски трудно. Фрай несколько раз едва не поднялся и не признался в том, в чем признаваться не имел права. Еще труднее было изображать радость и благодарность, как подобает отцу, которому сообщили, что его единственный сын, которого он сам похоронил, оказался жив. Рубен громко вздохнул, так что шофер покосился на него в зеркало заднего вида. Ведь он чуть не раскололся, ведь только по чистому везению не оказался задержан по требованию ФБР. Интересно, насколько исход допроса зависел от того, что по другую сторону стола сидел именно Кевин Хаттон?
Путь до Бергсгатан и Крунуберга занял больше получаса. Рубен Фрай поспрашивал о Стокгольме, пока летел в самолете, узнал, что это красивый город, много воды, городские районы расположены на разных островах, а шхеры тянутся в море чуть не до самой Финляндии.
Город, конечно, красивый. Но Фрай этого не замечал. Сказать по правде, ему было на это наплевать. Он приехал сюда не на экскурсию, а чтобы во второй раз спасти своего сына от смерти.
Он расплатился и вышел. Время было раннее, и главный вход в здание еще не открыли.
Он знал, кого ищет.
Кевин Хаттон по окончании последнего допроса показал Рубену Фраю кое-какие бумаги. Выложил их на стол, как бы случайно, а сам отвернулся к окну и подождал достаточно долго, чтобы Рубен успел все прочесть.
Это было официальное ходатайство о допросе Рубена Фрая.
Оно пришло по факсу из Швеции и было составлено по всем правилам в министерстве иностранных дел, там было указано, что копия направляется комиссару уголовной полиции Эверту Гренсу.
