Алексей никогда не позволит тебе править этим городом.
— Ты думаешь? — Он злобно усмехается. — Этот мальчишка — ничто. Он не сможет остановить меня. Знаешь, эта сцена напоминает мне ту ночь, когда я убил твоих родителей. Твой отец прижался к твоей матери, принимая своим телом все пули, которые я в нее направлял.
— Ублюдок…
— На это было приятно смотреть, но, к сожалению, все закончилось слишком рано. — Он качает головой и вздыхает, словно пересказывает сцену из оперы. — Я не имею ничего личного против твоей матери. Просто твои родители любили друг друга, и было бы правильно, если бы они умерли вместе. У твоей матери было самое прекрасное выражение лица перед смертью.
Мои внутренности закипают, и я с яростным рычанием бросаюсь на него, наши тела сталкиваются в вихре. На секунду я одерживаю верх, и мне нравится чувствовать, как мои кулаки сталкиваются с его челюстью.
Он толкает меня вниз, забирается на меня сверху и сильно бьет по лицу. Мы по очереди наносим друг другу удар за ударом, пока оба не оказываемся в крови и синяках.
Среди этого хаоса я замечаю Изабеллу, ее глаза расширены от страха. Она пытается развязать себя.
С последним приливом сил я одолеваю Элио и прижимаю его к земле, нанося решающий удар, который вырубает его. Я хочу убить его, но одного убийства недостаточно. Я хочу, чтобы его последние дни были наполнены такой болью, чтобы он молил о смерти.
Я бегу к Изабелле, мое сердце колотится от облегчения, когда я освобождаю ее от веревки и помогаю ей встать.
— Винсент, моя бабушка. Я нигде не могу ее найти.
— Мы найдем ее, но сначала нам нужно выбраться отсюда.
Изабелла кивает. Ее кожа бледная, губы потрескались, а глаза такие безжизненные. У меня сердце болит, когда я вижу ее такой.
— Пойдем. — Я уже собираюсь вывести ее из склада, как вдруг ее глаза расширяются.
— Винсент! — Она отталкивает меня. Все происходит слишком быстро. Я слышу выстрел. Она хватается за плечо и падает.
Я опускаюсь перед ней на колени и поднимаю ее голову.
— Изабелла. — Никакого ответа. — Изабелла. Нет. Пожалуйста, очнись.
В воздухе раздается еще один выстрел. Когда я поднимаю глаза, Джейн направляет пистолет в голову Элио. Безжизненное тело Элио падает на землю, когда пуля пробивает ему череп прямо между глаз.
— Нам нужно отвезти ее в больницу, — говорит Джейн, опускаясь на колени рядом со мной.
Я прикладываю два указательных пальца к шее Изабеллы. Облегчение охватывает меня, когда я нащупываю пульс.
— Вызови скорую. Сейчас же.
Я срываю с себя рубашку, сворачиваю ее в комок и прижимаю к ране.
— Ты не можешь умереть из-за меня, Изабелла, — умоляю я, мой голос хриплый от боли, пронзающей мое сердце. — Я так многого тебе не сказал.
Джейн встает на ноги.
— Алло? 9-1-1?
Я прижимаюсь к пулевому отверстию, изувечившие ее прекрасное тело, и плачу.
— Я люблю тебя, Изабелла. Я так сильно люблю тебя.
27
ИЗАБЕЛЛА
Открыв глаза, я моргаю от резкого света, зрение расплывается, но постепенно фокусируется. В поле зрения появляется лицо. Я могу различить его черты даже при затуманенном зрении.
— Винсент.
Его взгляд устремлен на меня с такой силой, что по моим венам разливается тепло, а зрение проясняется.
— Изабелла, — рвано дышит он, его голос — нежный шепот, когда он протягивает руку, чтобы убрать прядь волос с моего лица. — Ты очнулась. Слава Богу.
Его слова действуют на меня как успокаивающий бальзам, возвращая меня в настоящий момент, когда я вижу озабоченность на его лице.
— Как долго я была без сознания?
— Три дня, — отвечает он, беря мою руку и прижимая ее к теплому лицу. — Я так боялся. Я думал, что потеряю тебя.
Воспоминания об Элио, направившем пистолет на Винсента, заполняют мой разум.
— Элио? Я думала, он убьет тебя.
— Этот ублюдок мертв. — Он крепче сжимает мою руку, его глаза не отрываются от моих. — Теперь все в безопасности, — заверяет он меня.
Я пытаюсь сесть. Боль пронзает мою руку, и я стону.
Винсент помогает мне подняться.
— Твоя рана еще не зажила. Доктор сказал, что тебе нужен покой и некоторое время ты не сможешь пользоваться левой рукой.
Я киваю.
— Как ребенок.
Он улыбается и садится на стул рядом с моей кроватью.
— Малыши. Они в порядке.
Я сморщиваю нос.
— Малыши? Их двое?
Винсент улыбается так широко, что я нахожу это заразительным. Он никогда раньше так широко не улыбался.
— Да, у нас будет двое детей.
Счастливые слезы застилают мне глаза.
— А моя бабушка?
Новый голос прорывается сквозь тишину, повисшую в воздухе на мгновение после моего вопроса, — голос, полный любви и заботы, голос, который я знаю слишком хорошо.
— Иза, — говорит Наоми, ее глаза наполняются слезами, когда она подвозит мою бабушку к краю моей кровати. — Слава богу, дорогая, ты проснулась.
Обнимая меня, она старается не раздражать мою рану.
— Знаешь, как я боялась? Ты была без сознания, и я даже не могла оставаться рядом с тобой, потому что мистер Любовник требовал тебя себе. — Она игриво смотрит на Винсента, и я хихикаю.
— Рада снова видеть тебя, Наоми. Я скучала по тебе.
Она отстраняется.
— Я тоже по тебе скучала, но угадай, кто скучал по тебе больше. — Мы обе поворачиваем шеи к моей Нане.
Нана поднимает руку, чтобы коснуться моего лица.
— Мое милое дитя. Я так по тебе скучала.
Слезы застывают в уголках моих глаз, когда я вижу ее знакомое лицо, ее нежное прикосновение успокаивает боль в моей груди.
— Бабушка, — шепчу я, задыхаясь от эмоций, когда протягиваю руку, чтобы взять ее за руку. — Я бы никогда не простила себе, если бы с тобой что-нибудь случилось.
Ее серые глаза мерцают, когда она улыбается, уголки ее рта морщатся.
— Ты спасла меня, Изабелла, — говорит она, ее голос наполнен благодарностью. — Ты, Винсент и его братья — они рисковали всем, чтобы вернуть меня тебе.
— Смотрите, кто проснулся, — говорит Маркус. Он входит в комнату вместе с Домиником, Еленой и Джейн. — Ты получила пулю только для того, чтобы пролежать без сознания три дня. Как круто с твоей стороны.
Я ухмыляюсь.
— Ты сейчас дразнишь меня?
— Тебе нужно как следует потренироваться в бою. Нарастить немного мышц, и пуля будет не более чем царапиной.
Верно, у меня даже не было возможности научиться драться или пользоваться оружием до того, как все это случилось. Я даже настолько привыкла к братьям, что не возражаю против того, чтобы Маркус или Доминик учили
