иностранных делегатов. Троцкий резко нападал на теорию построения социализма в одной стране, которую считал первопричиной всех бед в политике Коминтерна. Для Сталина Троцкий, даже находящийся в изоляции в отдаленном уголке Советского Союза, по-прежнему был символом раскола и организационного сопротивления его власти; и Сталин решил избавиться от него. Засадить одного из героев революции за решетку тогда было совершенно немыслимо — время «великих чисток» не наступило. Задача состояла в том, чтобы найти место, куда его можно было бы отправить. Ни в Германии, ни в любой другой европейской стране столь знаменитого революционера не приняли бы. Однако оказалось, что против этого не возражает Турция, и в январе 1929 года Троцкого под конвоем препроводили в Одессу и посадили на корабль, направляющийся в Стамбул. Примерно года на четыре он обрел убежище на острове Принкипо.
Не известно, переоценил Сталин вред, который ему нанес Троцкий, неустанно ведя кампанию против него за рубежом, но ясно было, что внутри СССР он избавился от последнего серьезного соперника. Группировки внутри партии, которые еще пытались противостоять ему, не представляли для монополии его власти никакой опасности. Они не могли сплотить своих единомышленников и, как и объединенная оппозиция, не выработали свою собственную позитивную программу. Но и объединенная оппозиция, и более поздние внутрипартийные группировки, обличая бюрократию и подавление независимого мнения, пользовались традиционным набором формулировок. «Наши разногласия со Сталиным, — заявил Бухарин Каменеву в июне 1928 года, — гораздо серьезнее, чем те, что были у нас с вами». Но, строго говоря, это было не совсем так. Между разногласиями Бухарина со Сталиным и Каменева со Сталиным было существенное различие, отчасти связанное с изменением линии поведения Сталина после его победы в конце 1927 года. Троцкий, Зиновьев и Каменев критиковали Сталина за предательство революционных целей, за компромисс с кулаками внутри страны, националистами и социал-демократами за границей — это была атака слева. Бухарин, Рыков и Томский были недовольны той поспешностью и жестокостью, с которой Сталин осуществлял революционные цели, и искали способ умерить его размах — можно сказать, используя терминологию того времени, что это была атака справа. Кроме того, более поздние критики сталинской политики, как и оппозиция задолго до них, вовсе не отделяли себя от партии. Обычно их обвиняли не в оппозиционности, а в «уклоне».
Через несколько недель после разгрома объединенной оппозиции начала формироваться новая группировка «правого уклона». Это было задолго до изгнания Троцкого из СССР. Рыков, который в течение долгого времени имел в партии репутацию правого, открыто выразил свое недовольство, разделяемое многими членами партии, методами принуждения хлебозаготовительной кампании января — февраля 1928 года. Бухарин же не торопился открыто объявить свою позицию. Он рука об руку со Сталиным боролся против Троцкого. Но когда с оппозицией было покончено и Бухарин уже был больше не нужен, Сталин начал подрывать его влияние. Уже на декабрьском съезде, на котором из партии исключили оппозиционеров, делались тонкие намеки на то, что Бухарин пренебрегает так называемой «правой опасностью». Формально эти слова относились к делам Коминтерна, но за этим стояло нечто большее. В мае 1928 года Сталин выступил с речью в Институте красной профессуры, директором которого был Бухарин, и набросился на предложения сбавить темпы индустриализации. Сталин говорил о необходимости крепить колхозы и совхозы и исправить ошибки, допущенные в кампании по сбору зерна. Хотя имя Бухарина не упоминалось, намек был достаточно ясным. Примерно в это же время Бухарин направил в Политбюро две записки, в которых высказывал сомнение в необходимости быстрых темпов индустриализации, давления, которому в результате подвергалось крестьянство, а также в целесообразности коллективного ведения сельского хозяйства. Томскому тоже не нравилось, как индустриализация сказывалась на жизни рабочих, он ощущал неловкость от роли, которую ему отвели в профсоюзах. Бухарин, помимо всего прочего, занимал пост ответственного редактора газеты партии «Правда», а также был членом редакционной коллегии журнала «Большевик». Состав редколлегии обоих печатных органов был значительно изменен с совершенно откровенным намерением подорвать авторитет Бухарина. На решающем пленуме Центрального Комитета, состоявшемся в июле, лишь трое — Рыков, Бухарин и Томский, которые были членами Политбюро, противостояли текущей политике партии. Бухарин благодаря своей репутации ведущего партийного теоретика и выдающегося оратора выступил как лидер группы.
Момент для открытого разрыва еще не созрел. Пленум чисто внешне закончился компромиссом, была сохранена видимость единства взглядов всех членов Политбюро. Но Бухарин уже понял, в чем дело. Пока шел пленум, он с ведома Рыкова и Томского тайно посетил Каменева и предложил ему, объединившись с остатками оппозиции, выступить против Сталина. Он отозвался о Сталине как о Чингисхане, который «подождет, пока мы все начнем дискуссию, а затем перережет нам всем глотки». Это был жест запоздалый и тщетный: объединенная оппозиция была уже напрочь разбита, Каменев сломлен, сам же Бухарин был плохим тактиком. Но когда Сталин узнал о демарше Бухарина, он наверняка укрепился в своем намерении сокрушить и унизить Бухарина. Спустя некоторое время, в июле, Бухарин председательствовал на VI конгрессе Коминтерна. Сталин публично унизил Бухарина, настаивая на поправках к тезисам, которые он представил на конгресс, и нарочито пренебрежительным тоном в обращении к нему. Многие делегаты конгресса поняли, что звезда Бухарина закатывается. В конце сентября он пошел ва-банк — опубликовал свою статью «Записки экономиста» — и уехал в отпуск. Но не сделал никакой попытки организовать себе поддержку и оставил поле боя не защищенным от мощной пропагандистской кампании против своих взглядов, хотя никто из тех, против кого была направлена критика, не был назван по имени. Пленум ЦК, состоявшийся в ноябре, опять внешне закончился компромиссом (см. с. 151). Но на этот раз компромисс был уже делом рук Бухарина, которому пришлось отступить, потерпев сокрушительное поражение, чтобы сохранить видимость формального единства.
Томский оказался менее гибким и первым из троицы стал жертвой публичного шельмования. В декабре 1928 года, спустя месяц после поражения на пленуме Центрального Комитета, Томский открыл VIII съезд профсоюзов СССР, даже не попытавшись согласовать спорные вопросы. Однако было совершенно очевидно, что ни он сам, ни другие профсоюзные лидеры не проявляют особого желания обсуждать проблему индустриализации. «Правда» обвинила профсоюзы в аполитичности проводимой ими линии, то есть в том, что они сосредоточивают свое внимание на повседневных интересах рабочих и пренебрегают «новыми задачами периода реконструкции». Политбюро выразило свое решительное намерение поставить Томского на место, назначив Кагановича, одного из самых рьяных приспешников Сталина, представителем ЦК партии в ВЦСПС. Томский позволил себе мужественный, но бесполезный жест, за который и был жестоко наказан: покинул свой пост председателя ВЦСПС и не
