отца, получил шестую руну не в срок и не по обычаю, даже готов был уйти из рода и стать хирдманом возле меня.
— Такие были и прежде, верно?
Дагна вздрогнула, услыхав мягкий голос Тулле. Он всё еще сидел с закрытыми глазами, но лицо повернул так, будто мог ее видеть.
— Были, ты прав. Но я тогда только смеялась. Я хотела получить двадцатую руну и увидеть, что дальше, какую силу даруют мне боги. А как получила десятую, съела это Бездново сердце, поняла, что дальше нельзя. Дальше я не пройду.
— Потому что женщина? — снова Тулле.
— Наверное. Хотя нет. И да. Нет, потому что дальше нужен хирд. Нельзя дальше идти одной. От слабых тварей благодати чуть, а сильных одной хитростью не убьешь, нужна дружина. Да, потому что я испугалась. Оно меняет тебя, сильно меняет. Смогу ли я понести? Смогу ли разродиться? Какими будут дети? От мужчин-хельтов и даже сторхельтов рождаются обычные дети, но я ни разу не слышала про детей женщин-хельтов. Да и много ли таких было? В Северных морях есть бабы-хирдманы, но часто ли они доживают до шестой руны? Хёвдинги ведь всякие бывают. Альрик, вот ты бы взял женщину в хирдманы?
— От одной проку не будет, только свары в хирде пойдут. А много где их взять? Да и зачем? На корабле им ссать неудобно, в кровавые дни на тварь не возьмешь, иначе приманит раньше времени.
Теперь я знал, что такое кровавые дни у женщин. Фридюр мне объяснила. И тайна про девочек и их первую кровь разъяснилась.
— О том и говорю. Ладно, поговорили. Завтра выйдем, как рассветет. Озерную тварь чаще по утру видели. Попробуем овцой приманить.
* * *
Мы выискивали эту тварь уже пять дней. Не просто ходили взад-вперед по озеру с овцой, болтающейся на веревке позади корабля, но еще вымеряли глубину. Где-то было глубже, где-то мельче, но чаще выходило пятнадцать-двадцать саженей по живичским меркам. А Коршун чуял руны через воду. Дагна проверяла его и на это: отправляла хельта в реку, и Коршун говорил, когда чуял его приближение.
Озеро велико, и тварь вряд ли сидела на одном месте, забившись под корягу. Или наоборот, спряталась в каком-нибудь омуте, что глубиной в сорок саженей, и дар Коршуна уже не дотягивался туда. Но что-то еще помимо обхода всего озера Дагна не придумала. Мы уже искупали в воде и живую овцу, и дохлую, и изрядно протухшую, пускали кровь в воду, а тварь всё не появлялась.
— Может, это и не тварь вовсе, а большая рыбина, — предположил я вечером пятого дня. — Бывают же сомы длиной с лодку! Или та же хуорка, что легко топит корабли, а сама при этом ни единой руны не имеет. Или киты!
— Может, — откликнулась Дагна. — И тогда я проиграла спор. Кто поверит, что все эти годы скармливал овец сому?
— Сомы на лодки не бросаются, а вот детей притапливают, — сказал Велебор. — Поспрашивать бы, не пропадают ли в какой прибрежной деревне дети?
— Они везде пропадают, — усмехнулся другой живич.
— Да, но вдруг где-то чаще?
Дагна подумала, а потом покачала головой.
— Надо было раньше разузнавать, а сейчас только время зря потратим. Пока все деревни обойдем, пока спросим. Многие и не заговорят с нами, с мрежниками, а потом по всей Альфарики пойдет молва, что северяне детей крадут… К тому же, если в деревнях верят, что это бог, а не тварь, так они могут и сами детей топить, в дар.
Альрик все эти дни сидел за прави́лом и молчал, будто обычный кормчий. И Тулле всегда находился рядом с ним, иногда напевал что-то вполголоса, иногда клал руку на голову Беззащитному, и всякий раз, когда я это видел, пугал меня. Значит, Альрику не лучше. Значит, тварь внутри него не спит.
Сейчас же он крутил в руке веточки, что-то плел и, не отрывая взгляда от поделки, словно невзначай спросил:
— А что, если тварь боится? Говорили ли корабельщики что-нибудь о ее рунах? Сколько рун они увидели?
— Думаешь, она слышит двух хельтов и потому не показывается? — удивился Дагна. — Но разве твари различают руны? Да и вообще твари не думают, а бросаются на все живое, чтоб сожрать.
— Это не так, — сказал Велебор. — Есть у нас чудища, которые живут и мирно охотятся на лесных зверей. Мы не убиваем их.
— А чудища эти прям чудища или прежде были людьми? — тут же поинтересовался Тулле.
— Тех, что из людей вышли, мы так и называем — вылюдь. Знаете, поди, что чем дольше живет вылюдь, тем меньше она похожа на человека. Тем чудищам уже больше сотни лет, и как угадать, переродились они до смерти или после нее?
Я сначала не понял, о чем говорит Велебор, а потом вспомнил, что по живичской вере твари — это люди, которых после смерти не приняла земля-матушка. А вылюди, значит, те, что живыми в тварь обратились.
— А почему же они на людей не бросаются? В Северных морях я ни разу не слышал, чтоб тварь обошла человека стороной, — продолжил спрашивать Тулле.
— В Северных морях, говорят, всякое чудище убивают, едва завидев, да только меньше их не становится. Это потому что вы не даете им перестрадать вину, вот земля их снова и снова выбрасывает из себя. За силой бегаете, а о правде не думаете.
— Как же их не убивать, если они людей пожирают? Целые хутора вырезают начисто, вплоть до последней курицы, — выпалил я. — На мой город огненный червь шел, так что, нам надо было самим перед его пастью лечь?
Велебор скривил лицо, но из-за длинного шрама, который странно извернул его рот и щеку, я не понял, что он хотел показать: злость, улыбку или удивление.
— Пусть бы шел. Пока никого не убил, трогать его было нельзя. Дома заново отстроить можно. Ты мне вот что скажи: правда ли, что ваши боги прежде были тварями?
Я раскрыл было рот да и закрыл его обратно. Повернулся к Тулле и взглядом взмолился за помощью. Жрец он или кто? Так-то сказания говорят, что Хунор вышел из моря, а навстречу ему Скирир из лесу. Но кем они были, если тогда повсюду жили лишь твари? Людей-то они потом слепили.
— А вдруг и нынешние твари стали бы богами, если б подольше пожили? — продолжал Велебор.
— Не о том говорите, — обрезала Дагна. — Альрик, надо проверить твою мысль. Пусть «Сокол» походит по озеру без тебя и меня. Вдруг тварь и впрямь боится хельтов? Вдруг она тут тоже сотни лет живет и выучилась бояться? Только ловить ее не надо, достаточно, чтоб Коршун почуял ее через воду и углядел руны. Ходите там, где мы еще не были. Вдруг она нарочно ушла подальше от двух хельтов?
— Мы с тобой останемся, — спокойно сказал Велебор.
— Кай, согласен без меня и Беззащитного тварь искать? Если нет, я неволить не стану. Это же мое дело, а не твое.
— Пять марок лишними не будут. Но если она сама на нас бросится, я не побегу.
— Добро! Все снасти и оружие останутся на корабле.
Так что наутро мы двинулись без живичей, без Дагны, без Альрика и Тулле, который наотрез отказался оставлять Беззащитного, и без живичской бабы, которая день-деньской сидела молча в своем закутке и лишь изредка показывалась. Впрочем, по ней я скучать точно не буду.
И снова мы ходили взад-вперед по озеру, за кормой истошно орала овца, перебирая ногами, хотя на веревке она бы и так не утонула. С каждым утром овцы брыкались еще сильнее, не желая идти на корабль, видать, запомнили, как их полоскают.
Коршун сидел возле кормы и, когда мы останавливались для замера, в очередной раз качал головой. Твари как не было, так и нет. Мы уже и не ждали ничего, даже мачту не поставили, гребли, останавливались, снова гребли, снова останавливались. Видели рыбацкие лодки с заброшенными сетями, один раз увидели ладью, но поговорить не смогли, потому что один дурень не догадался захватить Держко, зато слышали смех корабельщиков и, скорее всего, шуточки над нами и барахтающейся овцой. Синезуб угрожающе помахал им копьем, но они засмеялись еще громче и тоже замахали ему в ответ, только шапками.
Они прошли мимо, я взялся за весла…
— Стой! — вскрикнул Коршун и перегнулся за борт. — Вот она!
В Бездну вёсла! Я схватил гарпун, один из тех, что лежали наготове возле мачты, и побежал на корму.
— Где?
— Вон там, возле ладьи. Рун
